Джулз Денби - Булыжник под сердцем

– Нет, мама, ты не рассказывала. Я понятия не имела…

– Ну, мы с папой думали, так будет лучше. Ты была еще маленькая, а такое с детьми не обсуждают. Мы хотели защитить тебя, твою невинность. – Она опять вздохнула. – Но дети вырастают, и вот ты перед той же самой дилеммой. Иногда мир слишком жесток. Мне тогда тоже пришлось несладко. Зачем мне все эти ужасы, размышляла я. Но по-другому было нельзя, и мы с папой решили, что не станем закрывать глаза, а попытаемся помочь. Мы сделали все, что могли, и я надеюсь, ты поступишь так же. Пойми, твоя подруга не виновата. Хватает таких, кто станет ее обвинять, – слышала бы ты, какие мерзости говорили про несчастных Джуди, Карен и других; злые, жуткие вещи. Но нет, твоя подруга была невинным ребенком. И ты нужна ей, особенно сейчас. Ну, вот и все.

Да уж, вот и все. Вылетели в грязную трубу все мои представления о детстве – сборник милых идиллических сказочек. Мама и папа оказались не славными розовощекими бестолковщинами, а ярыми защитниками моей невинности. А две девочки, которых я, как и все прочие школьники, считала неудачницами, оказались жертвами отвратительного преступления. Блядь, о чем еще в этом мире я даже не догадывалась? С чего я взяла, что уже взрослая? Господи. Блин. И я еще целый день распускала нюни и жалела себя – видите ли, я была такая слабачка, что не могла даже помочь подруге, и вдобавок, как миллионы других, страдала от безответной любви. Я вас умоляю. Мне стало стыдно. И еще я почувствовала, как что-то изменилось. Будто ватный кокон, в который меня заботливо упаковали, вдруг приоткрылся, и внутрь проник холодный свет дня.

Теперь все будет по-другому, и меня это как-то странно радовало.

– Я люблю тебя, мама.

Ну а что еще говорить? Есть вещи, которых не скажешь. А все остальное было бы не в тему. К тому же я и впрямь любила ее. И еще – уважала за то, что она сделала. Справилась с проблемой, с которой теперь столкнулась я. Я протянула руку через стол, сжала мамину красную теплую ладошку и сказала, что мне пора. Мама кивнула:

– Береги себя, дорогая, и будь умницей.

Пока, мама. Пора мне взрослеть.

Домой я вернулась часа в четыре, слегка стыдясь, что так задержалась. Впрочем, здесь же Гейб. И Моджо. Как выяснилось, не тут-то было. Моджо нигде не наблюдалось. Гейб тоже ушел, скотчем приклеив к зеркалу на кухне, как водится, загадочную, почти неразборчивую записку:

Дж. здесь. М. ушел в «Лидз», сказал, будет поздно. Я тоже, только заскочу к ванной. Не парься, ключ есть. Люблю, целую обеих моих девочек, Г.

«Люблю, целую!» Хлюп! Мечты… Сердце болезненно застучало, но я тут же взяла себя в руки и поставила чайник на плиту. Затем поднялась наверх и сунула голову в комнату Джейми.

Выглядела она дерьмово. На голове – воронье гнездо из спутанных розовых волос и лака. Косметику она смыла, но не до конца – в уголках заплывших глаз виднелись ошметки черной туши. Заостренный подбородок красный и весь исцарапанный чьей-то щетиной. На шее два огромных иссиня-черных синяка – такие и засосами не назовешь. Белая как простыня. В комнате висел запах грязного белья, газов, вчерашней косметики и немытой женщины. Рука Джейми, торчавшая из-под цветастого фиолетового одеяла, была сжата в кулак. Бижутерию Ее Светлость так и не сняла.

Решив, что она дремлет, я развернулась, но тут Джейми прошептала:

– Все хорошо, Лил, я не сплю.

Обычно мелодичный голос казался хриплым и сорванным.

– Чай будешь, солнце? – мягко спросила я. – Чайник вскипел.

– Да. Спасибо.

Я принесла чай с пирожными, которые прихватила у мамы, на любимом подносе Джейми – с кошкой, и, незаметно приоткрыв окно, устроилась на краю постели. Джейми уселась, подложив под спину подушки. На меня она старалась не смотреть.

Наконец она тихо заговорила:

– Я знаю – Габриель тебе рассказал. Вот, значит, и все. Не бойся, я понимаю. Ты заплатила за комнату до конца месяца – ничего, я все отдам. Вышлю твоей матери или как-нибудь.

Джейми плакала; по круглым щекам текли слезы. Я налила ей чаю и положила на блюдце кусок фруктового пирожного:

– Возьми, дорогая, выпей, пока не остыло. – Меня пробило: я говорила маминым голосом. Она бы сказала ровно то же самое. Я умолкла, собралась с мыслями и продолжила: – Ничего не изменилось, Джейми. Ты моя лучшая подруга…

– Но ведь он рассказал тебе… рассказал обо мне и моих родителях… о, Лили, ты же не станешь общаться с таким человеком… Верно? Не станешь… Я грязная, я дрянь – не то что ты. Я проклята…

Гейб упоминал, что она считает себя проклятой, но услышать такое от нее самой! Сердце разрывалось. Так нелепо, так старомодно – «проклята». Прямо из фильма студии «Хаммер» [25]. Но я понимала: Джейми чувствовала – что ни делай, ничего путного не выйдет. Ощущала себя чужой, бесполезной.

Я забрала кружку, пока Джейми не расплескала чай, и поставила на пол. Затем взяла Джейми за руку и сжала холодную ладошку:

– Я люблю тебя, глупый цыпленок. Ты не дрянь и не проклята. Ты ни в чем не виновата. И я тебя не брошу – если сама не прогонишь. Мы же друзья навсегда, лучшие подруги. Не разлей вода. Так?

– О, Лили…

– Ну?

– Да, так… ты уверена?

– Ну еще бы, детка. Мы с тобой прославимся. Ты будешь надрывать задницу на сцене. Я стану миллиардером. Мы это сделаем, нас не остановить.

Джейми проревелась и съела все пирожные.

За ужином я узнала детали об этом уроде, Доджере. Рассказ Джейми поверг меня в холодную ярость. Еще хуже стало оттого, что сама Джейми, видимо, считала, что с ней и должны обращаться как с дерьмом. Как я и предполагала, Казанова оказался стопроцентным ублюдком. Но я не ожидала пикантных подробностей. Например, после секса этот мудак помыл руки, чтобы покурить: «Ты ж понимаешь, я не прикоснусь к себе руками, которыми трогал такую шлюху». И это лишь одна из его очаровательных реплик. Днем ему позвонила подружка и сказала, что вечером заглянет. И этот тип выставил Джейми – мол, ему нужно поменять белье и проветрить комнату, а то воняет «этим, блядь, твоим хиппейным говном, оно с тебя аж капает».

Не стану перечислять остальные мерзости, которые он выдавал. Не то чтобы Джейми описала – и вообще описывала грязные подробности своих сексуальных пристрастий. В отличие от большинства женщин, о своих похождениях она не вопила на максимальной громкости в каждом брэдфордском туалете. Нет, в этом Джейми скромница. И пошлые шутки не переваривает. Для нее это странно, скажете вы, но что поделаешь. Люди – противоречивые создания. По правде сказать, я и сама не жаждала детального отчета. Меня смущали даже сцены спаривания в «Дикой природе на Первом канале», которую мы смотрели с родителями. А ночные передачи на Четвертом – нет уж, дудки. Может, мы с Джейми и странные, но, по-моему, нет. Если честно, люди и на четверть столько не трахаются, сколько внушают нам СМИ. Так-то.