Юрий Рытхэу - В долине Маленьких Зайчиков

Коравье стоял на краю сугроба, уходящего подтаявшим боком в горячую темную воду. Покрытые беловатым налетом камни устилали дно теплого ручья.

Солнце слепило глаза, блестел снег, и казалось, что уже кругом все тает и этот журчащий ручей только что родился из белого снега. Но воздух был холодный, снег сухой, шуршащий, и кончики ушей пощипывал мороз.

Время весны еще не пришло. А этот теплый ручей никогда не замерзает, даже в самые сильные холода. Никакая пурга не может закрыть снежным покрывалом горячую воду. Многоводные реки, ворочающие большие камни, оказываются бессильными перед холодом, но даже лютому морозу не под силу победить этот маленький родник.

Коравье пошевелил ногой, и снег тонкой струйкой потек вниз. Кипящая вода подхватила его и поглотила. Сколько ни вали в воду снега, пар по-прежнему будет подниматься над горячим источником. Воистину силен Гылмимыл, обладающий чудодейственной целебной силой!

– Мэй! Что ты тут делаешь?

Коравье отпрыгнул в сторону.

На вершине сугроба стоял Инэнли. Солнце светило ему в спину, и лицо пастуха казалось черным. На голой, широко распахнутой груди блестели капельки пота.

– Я думал, Локэ, – облегченно вздохнул Коравье и отошел от воды. – Скоро настоящие реки растают, – сказал он, щурясь на яркое солнце.

– Скоро, – согласился с ним Инэнли. – Отелятся наши важенки, тогда и лето будет близко.

Оба пастуха повернули к стаду, серой рекой растекшемуся по снегу долины, обрамленной высокими горами. Каменные, обнаженные ветрами вершины чернели над снегом.

На сердце Коравье было легко и радостно: скоро его сменят, и он уйдет домой, в стойбище. Там ждет любимая жена Росмунта.

Последние дни все его мысли заняты женой. В ее чреве уже начал шевелиться ребенок. Коравье не раз прикладывал руку к упругому животу жены и ощущал, как внутри толкается и бьет маленькими пятками его сын (в том, что будет обязательно сын, Коравье не сомневался).

Далекое жужжание отвлекло Коравье от приятных мыслей. Он вскинул голову и, поискав глазами в небе, нашел маленькую блестящую точку. Она летела прямо на север вдоль долины Маленьких Зайчиков.

Железная птица сверкала на солнце крыльями и гудела, как надоедливый комар. Пастухи не отрываясь провожали ее глазами. Она растаяла в ясном небе, и гул стих. Когда она скрылась, переглянулись и продолжали путь.

Говорить о железной птице в стойбище Локэ запрещено. Железная птица принадлежала другому миру, от которого отреклись люди стойбища Локэ, чтобы сохранить свой род и свои древние обычаи в неприкосновенности.

Олени тоже услышали незнакомый шум и беспокойно задвигались. Глухой перестук рогов усилился. Некоторые важенки откололись от стада. Коравье и Инэнли молча разошлись в разные стороны и стали собирать стадо, пригоняя отбившихся оленей.

Коравье упорно старался не думать о железной птице, о другом мире, существующем совсем рядом и в то же время недоступном и непонятном.

Из немногих разговоров об этом мире Коравье запомнил удивительные и необъяснимые вещи. Например, рассказывали, что все живущие там, даже чукчи, обязаны иметь при себе лоскут белой кожи, на котором наклеено лицо, снятое с человека. Люди там забывают свой язык и начинают говорить по-звериному, нюхом различая следы речи, оставленные на белой коже. Огромные железные чудовища, изрыгающие огонь, бродят по тундре, проносятся с быстротой ветра, давят всех, кто попадется на пути. Люди живут впроголодь, так как большую часть пищи отдают этим железным чудовищам, которые у них отнимают все – и речь, и песни, и даже их собственные лица.

Одно такое железное чудовище, правда маленькое, есть у Локэ. Оно испускает невидимые раскаленные стрелы и может убить на большом расстоянии зверя.

Людей лечат там не с помощью шамана и горячей воды священного источника Гылмимыл, а просто-напросто вспарывают им животы и выбрасывают прочь половину желудка. С той поры человек начинает есть только белую пыль, сам быстро белеет и умирает, не оставив после себя потомства.

Много рассказывает о том мире мудрый Локэ, и каждый его рассказ полон страшных подробностей о несчастных, покоренных железными чудовищами.

Несмотря на это, загадочный мир возбуждал у Коравье жгучее любопытство, как дно священного источника Гылмимыл.

Мысли Коравье снова обратились к дому. Прикрыв глаза, Коравье мог отчетливо увидеть Росмунту, женщину необычайной для остальных жителей стойбища белизны. Глаза ее отражают цвет неба, а мягкие волосы волнами лежат на голове и курчавятся около шеи. Росмунта считалась приемной дочерью Локэ и происходила из племени укротителей железных чудовищ, таких же голубоглазых и белых. Долгое время никто не решался взять Росмунту в жены, пугаясь ее непривычного обличья. Самым решительным оказался Коравье, который давно любил Росмунту, несмотря на голубизну ее глаз и белизну кожи. Во всем же остальном Росмунта не отличалась от остальных чукчанок и не знала никакого другого языка, кроме языка настоящих людей.

Когда пришли сменщики-пастухи, стадо успокоилось, и олени мирно, не спеша вскапывали копытами мягкий снег.

Стойбище было неподалеку. Пятнадцать яранг смотрели входами на восход. Впереди, как вожак, стояла большая яранга Локэ. За ней, третьей слева, виднелась яранга Коравье. По дымку над ней пастух догадался, что Росмунта его ждет.

Жена толкла каменным молотком мерзлое оленье мясо в каменной ступе. Тонкие ветки полярной ивы дымились в огне костра. На толстой перекладине висели потемневшие от копоти оленьи окорока – признак сытой и зажиточной жизни хозяина яранги.

Росмунта внешне ничем не выказала радости. Только в ее голубых глазах сверкнул огонек, будто туда попала искра из костра.

Как и подобает главе семьи, Коравье тяжело, устало опустился на большой плоский камень, служащий сиденьем.

– Сейчас подам еду, – засуетилась Росмунта и протянула мужу оленью ногу с остатками сырого мяса.

Коравье вытащил короткий, остро отточенный нож с костяной рукояткой и принялся скоблить ногу. Он выдрал зубами жилы – отличные нитки из них выйдут. Очистив от мяса и сухожилий кость оленьей ноги, Коравье примерился и сильным ударом черенка ножа разбил ее. Показался нежно-розовый мозг, дрожащий и сладко тающий во рту. И, хотя этого не полагалось делать настоящему мужчине, Коравье, очистив от костяных осколков мозг, половину отдал Росмунте.

– Это чтобы наш будущий сын был здоровым и крепким, – сказал он.

Росмунта ела мозг и смотрела на мужа. Под пристальным взглядом жены Коравье морщился, и на его гладком лбу, как две трещины на льду, то появлялись, то исчезали морщинки.