Жоржи Амаду - Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Бакалавр Элио Котиас положил трубку, «…старика… я возьму на себя», а как быть с Кармен? Кто возьмёт её на себя? Да, с женой и дядей ему еще предстоят сложности, они ещё ему попортят кровь. И вдруг захо­телось все бросить, послать к дьяволу, подать в отставку, уйти домой, запереться и заснуть – он так устал!

И всё-таки есть Бада. Она считает его первым любовником в городе, жеребцом-производителем для замужних и трудных женщин. Замужняя – да, но трудная? У неё бешенство матки, так что победа его дешевая, да и сколько у неё было любовников? Должно быть, полк! Должность, семья, любовница, внешний успех и зависть, а на поверку – скука и неудача. Женщины тяжело и жестоко избиты, негритянка вся в синяках, с кровоподтёками на теле и лице, с разбитой губой. Перед ним маячат глаза комиссара – это глаза убийцы. Зачем всё это было нужно? Для того чтобы теперь освободить хозяек и прекратить переселение.

Стоящий на столе радиоприемник кончает передачу известий о развернувшихся в зоне событиях, чтобы сообщить о большом пожаре в Нижнем городе, охватившем здания на Ладейре-до-Бакальяу. Инспектор хватается за рот, выбегает из кабинета, проносится мимо перепуганного полицейского и едва успевает добежать до уборной, как его начинает рвать желчью.

Торжественный, любезный, но с явным видом пре­восходства, как и подобает эмиссару его превосходи­тельства губернатора, муниципальный советник Режиналдо Паван входит в пустой кабинет инспектора по делам Игр и Нравов.

«Пожар пожирает здания на Ладейре-до-Бакальяу», – сообщает «Радио Абаэтэ». Эта новость подливает масла в огонь бушующих страстей. Ветхие дома, предназначенные полицией для нового местожительства проституток, вчера выселенных из Баррокиньи, уничтожает пожар. К месту бедствия мчатся пожарные машины, на них установлены микрофоны. Причины пожара ещё неясны, но, как стало известно, вчера вечером сюда, на Ладейру-до-Бакальяу, перевезено с Баррокиньи много мебели и вещей и брошено в дома. Есть ли какая-то связь между страшным пожарищем, полыхающим против порта, и создавшимся положением в зоне, где силы инспекции нравов оказались бессильны? И всё это в сентябрьский день, когда должно праздновать объяв­ленную весну! Город находится в тревоге и волнениях! А между тем шлюпки с американскими моряками вот-вот будут спущены на воду и направятся к нашей гава­ни. Соблюдайте спокойствие, мы рекомендуем семьям оставаться дома, запереть двери и окна при малейшем признаке беспорядка. Храните свои сбережения в Межштатном банке Баии и Сержипе и спите спокойно. Продолжайте слушать «Радио Абаэтэ» в ожидании новых известий.

Дамы падают в обморок, одну старуху увезла «скорая помощь» – разрыв сердца. Закрывая с сожалением двери и окна, вздыхает старая дева Вералисе: «Да пусть бы они ворвались ко мне в квартиру! Пусть, я к вашим услугам, – сказала бы я молодому янки, белокурому и сильному, – устройте мне праздник, терзайте, рвите на части!»

Пока выворачивает в уборной Элио Котиаса, еще не успевшего отдать приказ об освобождении Акасии, Ассунты и других хозяек Баррокиньи, в Пелоуриньо раскрываются двери церкви Розарио-дас-Неграс, и из них выходят женщины, которые укрывались внутри храма, их много.

Со всех сторон спешат журналисты, дикторы радио, они информируют город, пользуясь современными передатчиками, то там, то здесь вспыхивает магний. Площадь перед церковью заполняется женщинами, несу­щими своего покровителя – Святого Онофре.

«Проститутки начинают митинг! Митинг закрытой корзины!» – возвещает диктор «Радио Абаэтэ». Не желая отставать от конкурента, Пинто Скотт, Золотое Горло радио Баиянской общины, передает сенсационную новость: «Проститутки направляются к правительственному дворцу!»

На плечах четырех женщин, среди которых изуродованная негритянка Домингас и Мария Петиско, движется статуя Святого Онофре, поставленная на носилки, найденные в ризнице. К ним со всех сторон спешат с кастетами, дубинками, револьверами и злобой агенты полиции, детективы, полицейские. Занимает позиции отряд военной полиции, готовый смять копытами лошадей любую манифестацию, демонстрацию или процессию взбунтовавшихся проституток.

Командование силами порядка осуществляет комиссар Лабан Оливейра со змеиными глазками и отравленным ядом злобы сердцем, он топчет ногами разбросанные по земле пакеты с рубашками Венеры и разбитые флаконы с бывшим в них эликсиром «Несгибаемая дубинка». Топчет, попирает капитал, ведь всё это стоит денег, которые он выложил из своего кармана и которые должны были принести прибыль. Эти проститутки разбили все его планы и мечты о доходном бизнесе. Со стороны полиции уже есть пострадавшие. Это Николау Рамада Жуниор, ему нанесен запрещенный удар, который сбил его с ног и вывел с поля боя. Исчез детектив Далмо Кока, облитый нечистотами, и, поскольку комиссар и Живоглот ничего не знают о судьбе маконьи, они еще надеются избежать полного банкротства, ведь маконья, как и доллар, не обесценивается.

Наверху лестницы, ведущей к дверям церкви, женщины задерживаются, и надтреснутый голос Вово – не будь она проституткой в Баии, была бы она в хоре собора Крус-дас-Алмас – поёт:

Женщины вторят ей, а статуя Онофре спускается вместе с ними по ступеням лестницы. Вово продолжает:

Прямо за движущейся статуей Онофре идёт Тереза Батиста. Увидев её, Живоглот забывает о боли в животе и бросается вперёд. И тут, в этот самый момент, из бара «Цветок Сан-Мигела» выходит шумная, оживлённая группа завсегдатаев: будущая театральная звезда Том Ливио, немец Хансен, что делает гравюры сцен из жизни женщин припортовой зоны, и поэт Телмо Серра, представитель той богемы, что до рассвета обсуждает судьбы мира и спасает человечество.

В руках гравёра плакат, изображающий полуобнажённых, истощённых женщин, разрывающих цепи, связывающие им руки, но с большим замком на их рабочем месте, на плакате крупными буквами написано:

ВСЯ ВЛАСТЬ ПРОСТИТУТКАМ

Комиссар выкрикивает приказы, требует рассеять демонстрацию, хватать, арестовывать, убивать, если необходимо.

Конная полиция разгоняет процессию, полицейские лупцуют женщин дубинками, агенты грозят огнестрельным оружием. Носилки со Святым Онофре ставят на землю. Стоя рядом с ними, Вово продолжает петь. На вид ей около ста лет, но не менее тысячи лет она занимается своей древней профессией, о чем говорят ее морщины, лицо, как печёное яблочко, беззубый рот, что ей совсем не мешает противостоять полиции и петь хвалу Святой Деве Марии: