Уильям Тревор - История Люси Голт

– Все-таки здорово, что вы с ней подружились.

– Знаете, дружба в данном случае не совсем точное слово.

– Н-да…

А в Лахардане мистер Райал сказал:

– Я тебя не видел с тех пор, как ты была совсем малышкой, Люси, лет восьми или девяти.

Она улыбнулась, но так и не сказала, помнит ли сама об этом случае, а когда машина уехала, она повела Ральфа вверх по широкой лестнице, в комнату, где теперь он станет жить. Она была квадратной формы и очень просторная, с умывальником из красного дерева в углу, с гардеробом и комодом, с белым пледом на кровати и с оправленными в темные рамы гравюрами на всех четырех стенах: виды Гленгар-риффа. Окна выходили на море, поверх поля, где паслись коровы.

– Если вы попробуете открыть вот эту дверь, – предупредила Люси, – она не откроется.

Бриджит по случаю гостей снова привела гостиную в жилой вид, проветрила ее, надраила длинный обеденный стол и покрыла его скатертью, которую много лет тому назад сложила и упрятала подальше. Она была страшно возбуждена, бегала туда-сюда по дому с посудой и подносами, щеки у нее раскраснелись, и каждый день на ней был хрустящий накрахмаленный передник.

– Бриджит нравится вся эта суета, – сказала Люси, а Ральф сказал, что он это заметил.

Он просто обожал сидеть с ней за обеденным столом. Как только за Бриджит закрывалась дверь столовой, он начинал представлять себе, что именно так все и будет, если они поженятся. В Лахардане ему нравилось все: сам дом, то, как он расположен, нравилось спускаться рано утром на пляж и нравилось, когда ему время от времени показывали в саду деревья с вырезанными на них буквами Л и Г. Ему нравилось лежать с ней рядом на траве возле ручья и нравилось переходить через ручей по специально выложенным камушкам. Ему нравилось все, что нравилось ей, как если бы иначе даже и быть не могло.

– Я вам еще кое-что покажу, – сказала она и привела его к развалинам дома в самой чаще леса, в лощине. – Хенри расскажет вам про Падди Линдона.

Ральфу не нужно было объяснять, что именно сюда она когда-то в детстве доползла со сломанной ногой, и он представил, как она тогда должна была себя чувствовать: страх, голод и одиночество. Ему хотелось спросить ее об этом, но он не мог, потому что сама она никогда этой темы не касалась, вот разве только в связи с хромотой. На пляже она рассказывала о безымянном псе, который в конечном счете так-таки и сбежал куда-то, но ни словом не обмолвилась о той роли, которую этот пес сыграл в ее собственной истории. Листая в гостиной фотоальбом, он видел сквозь коричневатую дымку пару с детской коляской под яблонями в саду. На этой фотографии он задерживался много дольше, чем на всех прочих, и рассматривал ее так и эдак, но комментариев от Люси так и не дождался.

Однажды в лесу она вдруг сказала:

– Нам пора возвращаться, – как будто почувствовала, как он отчаянно ждет ту фразу, которую она могла бы сейчас произнести, как будто и сама этого испугалась.

Но чувство ожидания, раз возникнув, никуда не ушло, и Ральф начал думать о том, обернется ли оно когда-нибудь чем-то большим, нежели ожидание, хватит ли у него, в конце концов, смелости обнять ее, дотронуться губами до ее гладких светлых волос, а потом до шеи, до щеки, до веснушчатой кожи на тыльной стороне руки, до лба и закрытых глаз, до губ. И не получится ли так, что все его желания так навсегда желаниями и останутся.

– Вы не должны уезжать из Лахардана, – сказала она, – пока не дочитаете «Ярмарку тщеславия».

– Так я еще даже и не начал.

– А когда закончите читать, мы с вами обязательно о ней поговорим. И на это тоже понадобится время.

Иногда на ходу они касались друг друга тыльными сторонами ладоней, а на переправе через ручей руки сами искали и находили друг друга. А еще был неудобный перелаз через каменную стену, и опять ощущение близости.

– Там шестьсот сорок две страницы, – сказала она.

Они бы ни за что не встретились, не перепутай Ральф дорогу: Люси пыталась об этом думать, о том, что они бы не нашли друг друга, что она бы не знала, что на свете есть Ральф. Ей казалось, что он возник из ниоткуда, и ей приходило в голову: а что, если, уехав из Лахардана, он снова канет в никуда и больше не вернется. Она никогда его не забудет. Всю жизнь она будет помнить эти послеобеденные среды и нынешнее время тоже. А когда она станет старой и ей начнет казаться, что Ральф – всего лишь вымысел, фикция, и все это лето – такая же фикция, то это будет не важно, потому что время все равно рано или поздно превращает память в фикцию.

– Ральф, а чего бы вы сейчас хотели больше всего на свете?

Он нагнулся, подобрал с песка голыш и запустил его в море. Камушек дважды отскочил от воды, потом еще раз, третий й наконец пропал. Он уже не так скованно чувствует себя с ней, подумала она, потому что теперь знает ее немного лучше или, по крайней мере, ему так кажется. Ей нравилась его застенчивость и то, какой он милый.

– Ну, знаете, наверное, просто ничего не делать изо дня в день, и все.

– Ну, этого у меня как раз более чем достаточно.

– Значит, вы счастливый человек.

– Мне будет вас не хватать, когда вы уедете. Навряд ли вы сюда вернетесь.

– Ну, если меня пригласят…

– У вас будет чем заняться.

– И чем же этаким я буду занят?

– Ну, если хорошенько подумать, выбор у вас практически бесконечный.

Они искупались, что случалось обычно два раза в день, а потом пошли в Килоран. К пристани пришлось карабкаться через камни. Там было пусто, и на единственной в деревне улице – тоже. Люси сказала:

– Вот здесь я и ходила в школу.

Они заглянули сначала в одно окошко, потом в другое. Глянцевые карты и памятки по-прежнему висели на стенах вперемешку с портретами королей и королев работы мистера Эйлворда: Вильгельм Завоеватель, королева Мейв и император Константин. На доске было написано: Пусть х = 6.

– Я люблю вас, Люси, – сказал Ральф. – Я вас люблю.

Она ничего не ответила. Потом посмотрела в сторону и еще через секунду сказала:

– Да, я знаю. – И опять запнулась. – Только ничего хорошего из этого не выйдет, из нашей с вами любви.

– Почему?

– Меня нельзя любить.

– Да нет же, Люси, можно! Если бы вы только знали, как вас можно полюбить!

Они говорили на ходу, не остановились и теперь. Шли они медленно, и когда Ральф еще раз взял ее за руку, Люси не стала ему противиться. Он сказал:

– Я влюбился в вас сразу, как только увидел, в самый первый раз. И с каждой минутой любил все сильней и сильней. Вы – первая любовь в моей жизни. И последняя. Я больше никого не смогу полюбить.

– Вы ведь еще не закончили «Ярмарку тщеславия». И мы о ней не поговорили. Надо обязательно поговорить, пока вы не уехали.

– Да не хочу я никуда уезжать. Я хочу остаться с вами, на всю жизнь.