Наташа Маркович - Flutter. Круто, блин. Хроники одного тренинга

Быть слабаком в глазах других — тоже страшно.

Я думала-думала, что же еще может быть стимулом для выхода за рамки, и додумалась: только одно — вдохновение. Не обязательно сиюминутное, может быть вдохновение конечной целью. А вдохновение, по сути своей, ожидание радости от происходящего. Опять я вернулась к этой милой паре: страх-радость.

И еще об одном я подумала в отношении Игры. А ведь это любовь — самая настоящая. Собираются десять — двадцать — тридцать чужих друг другу, совершенно разных людей и начинают заботиться друг о друге. Вроде и причин никаких таких уж особых нет, а они заботятся. Иногда жестко, иногда мягко, иногда болезненно. Встречают сопротивление, но не отступаются. И чувства далеко не всегда нежные испытывают при этом, злятся, раздражаются, а все равно донимают, нудят, орут, заставляют, уговаривают. Ты у же и сам готов отступить, а они стеной встают, не отпускают.

Самое плохое — мало денег в проекте. Если личные цели еще движутся и, несмотря на все расколбасы, выполнение их тяготеет к половине, то проект не выполнен и на тридцать процентов.

Неожиданно я решаю заболеть. В среду вечером у меня температура. И еще меня тошнит. Чуть что, так тошнит.

Папа меня ласково называл в детстве — тошнотик наш.

В четверг утром звонит Олег.

— Что происходит? — спрашивает он. — Ира сказала, что тебя не будет на собрании.

— Я заболела.

— Ты чего, с ума сошла? — недружелюбно интересуется Олег, и я сразу выздоравливаю и еду на собрание.

Где мне и объясняют, что координатор болеть не может. Координатор является примером. А болезнь — манипуляцией и избеганием. Я и без них это знаю.

— Чего избегаешь? — хором спрашивает меня офис.

— Вас, — отвечаю я.

— Почему?

— Денег в проекте четыре тысячи.

После этого мы долго разбираемся, в чем я неэффективна. Офис единодушно решает, что я нетребовательна и слишком хорошая. Хорошая для игроков.

— Тебе что важнее, результаты игроков или быть хорошей и любимой? — интересуется Глеб.

— Да мне важно быть в принятии и мире.

— Ты принятие с трусостью не путай. И стремление к миру с безразличием тоже.

Опять. Мне кажется я перестала видеть грань между принятием, спокойствием, милосердием и трусостью и безразличием.

— Не волнуйся, мы тебе покажем, — смеется Катя.

— Слушай, — горячо говорит Глеб, — да не бойся ты для них плохой быть. Требуй, заставляй. Никаких компромиссов. Пусть они тебя ненавидят, тебе-то что? Тебе их результат нужен, а не любовь. Тебе что, любви не хватает?

— Нет, — плачу я.

— Ну так никогда и не будет хватать. Это твое внутреннее состояние. Хоть каждый день толпы под окна подгоняй с признаниями в любви, все равно мало будет. Понимаешь?

— Да понимаю, конечно. Знаю я.

— А знаешь, так давай фигачь. Чего терять?

После собрания мы корпоративно обедаем, смеемся, несем всякую веселую чушь.

— Ребя, — говорю я, — помогите мне подобрать адекватную замену слову «колбаса». А то я книгу написать никак не могу без его употребления.

— Ну, это когда настроение плохое, — неуверенно говорит Олег.

— Нет, меня когда колбасит — оно то плохое, то хорошее, — говорю я.

— Тогда так и пиши — настроение меняется.

Все задумчиво мотают головой.

— Да нет, настроение тут не при чем. Это когда и страх, и радость, и паранойя, и надежда, и еще фиг знает что, то попеременно, то в одном флаконе.

— Тогда «высокая амплитуда эмоциональных колебаний».

— Это, по-твоему, я так в художественной книге писать должна?

Тут входит выходившая пописать Ленка.

— Лена, — говорю я ей, — у меня сегодня очень высокая амплитуда эмоциональных колебаний.

— Вот тебя колбасит, — вытаращивает глаза Лена.

Интересно как: я уже привыкла к тому, что после собрания офиса, по дороге домой, я стою в пробке и анализирую все, о чем мы разговаривали. Для меня эта часть жизни вдруг оказалась крайне важна. Многие важные для меня открытия свершались и решения принимались в это время.

Я давно уже спокойно отношусь к пробкам на дорогах. Философски. Чего дергаться, все равно они никуда не денутся от моих эмоций. Более того, я научилась получать от них удовольствие. Я размышляю, слушаю музыку, разговариваю по телефону, рассматриваю соседей по пробке — у меня масса интересных занятий.

И водители, нервно и истошно нажимающие на гудок, меня удивляют. Мне хочется их разглядеть, и я начинаю вертеться во все стороны в поисках. Я хочу поближе посмотреть на чистый образец подлинно бессмысленных действий.

Впрочем, иногда я раздражаюсь. Как так, я вся такая в гармонии и принятии, а они мне на нервы действуют своими бессмысленными и пронзительно-шумными действиями. Интересненькое дело!

Пора, видимо, опять работать над собой — тренироваться в том, чтобы и гудки нервных водителей вызывали у меня сплошное удовлетворение.

Впрочем, я подумаю еще. Надо же мне от чего-то беситься. У других хоть пробки есть, а я себя этого удовольствия лишила.

Кстати, я заметила, все жители Москвы своими пробками необычайно гордятся. Все о них постоянно разговаривают, обсуждают это чудное явление. Стоит заговорить о пробках, как тут же в беседу возбужденно включаются даже самые замкнутые и молчаливые. Гришковец вот даже песню написал.

Стада стоящих машин делают нас героями.

Я заметила, когда мне мои земляки говорят, что в Перми теперь страшные пробки, я лишь высокомерно усмехаюсь. Что, мол, вы знаете о пробках, дети? Вы, можно сказать, и пробок-то не видели.

Когда кто-то из пресловутых гостей столицы спрашивает меня, за сколько ему нужно выезжать в Шереметьево на самолет, улетающий в 20.00, меня охватывает неизъяснимое удовольствие и гордость за Москву.

— Ну, милый мой, это же Ленинградка!

— Да? И что?

— Ну, как что? Часов за пять надо выехать минимум.

— Как за пять? — ужасается собеседник.

— Вот так. Это Москва! — Контрольный выстрел.

В этот момент любой тупица должен догнать, какие мы тут суперлюди. С какими сложностями нам приходится справляться, в то время как они там, на периферии, плывут к своим целям практически по течению.

Так что пробки являются нашим достоянием, и их надо взять под охрану, как какой-нибудь памятник архитектуры.

В пятницу Саша объявляет, что уже вернулся к жене.

— Как вы меня достали все, — ужасается он восхищенно.

— Главное — результат, — смеется Антон.

В субботу новость. Света встречается с другом мужа. У них свидание. Причем отнюдь не деловое.

Тема и Жучка. У меня имя Артем всю жизнь ассоциируется со словами «Тема и Жучка», о чем я и рассказываю Артему по телефону в воскресенье.