Ярослав Астахов - Крушение лабиринта

Куб и сопровождающие вступают в полис.

Тяжелые копья как по команде (но команды не слышно) все перебрасываются наперевес. Движением как будто ленивым, но отработанным до предельной степени четкости.

Все тем же неспешным шагом процессия подвигается к площади.

– Мой дом достоин героя! – выкрикивают в толпе.

И каждый раз это звучит ритуальным возгласом.

Почти заклинанием.

Массивный темно-багровый куб постепенно теряет скорость. И наконец зависает в воздухе, неподвижно, остановившись возле отвесной грани черного камня.

И воины образуют около него круг, щетинящийся темными остриями. Затем одновременно все делают несколько шагов – копья вытесняют восторженную толпу за пределы площади.

Теперь командир эскорта, тот воин, который шел первым, оказывается стоящим перед неровной зернистой поверхностью скального обломка. И медленно ведет по-над ней ладонью…

И возникают под его рукою на камне, вспыхивая один за другим, знаки – отчетливого и белого свечения угловатые руны. И толкования этих четырех знаков складываются во фразу: БЛАГОСЛОВЕНИЕ ОЧАГУ, ЧТО ВЗРАСТИТ ГЕРОЯ.

Является и следующая строка рун: СМЕРТЬ ВСЯКОМУ, КТО ПОПЫТАЕТСЯ ОТКРЫТЬ ГЕРОЮ, ЧТО ОН – ГЕРОЙ.

Пурпурное полотно взвивается над платформой. Внезапно, как будто взброшенное бесшумным взрывом. Невольный вздох вырывается у некоторых в толпе.

Волнуясь и изгибаясь в воздухе, тяжелая материя проплывает медленно над головами людей селения… близ неподвижных лиц воинов… она летит все ближе к земле и она распластывается, наконец, у подножья камня, на котором постепенно тускнеют белые ряды знаков.

Резные борта платформы теперь обнажены полностью. И высятся над ними четыре угловых столбика, также покрытые все резьбой, а на них – квадратная с тупыми зубцами рама, которая поддерживала материю.

Все это сооружение начинает оседать в воздухе. Медленно, с какой-то словно бы торжественной бережностью. И замирает, соприкоснувшись мягко с землей, взвив легонькое облачко белой пыли.

И можно теперь увидеть, что там внутри.

Там спящие спокойно младенцы – маленькие совсем дети. Они приткнулись один к другому или привалились к темному и теплому дереву. Им всем примерно от полугода и до полутора. И некоторые пошевеливаются во сне, сопят носиками… Наверное, это не обычный сон – колдовской. Коль скоро не смогли прервать его ни дорога, ни резкие приветственные крики толпы.

Вдруг словно бы неслышный мощный удар содрогает площадь.

И воины, поспешно принимая оружие на плечо, стремятся к распростертой материи. Становятся на ней плотным строем.

Еще беззвучный удар – и алое полотно, чудесным образом вдруг обретая твердость щита из меди… взмывает в воздух!

И радужное переливчатое сияние окружает кольцом стоящих на волшебном холсте. И полог, что превратился в надежную квадратную летающую плиту, описывает расширяющиеся восходящие круги над селением вместе с вооруженным строем.

Взвивается под самое небо.

И, обратившись во все уменьшающийся темный угловатый клочок – скрывается за грядой отдаленных скал.

Все происходит в считанные мгновения.

И в тот же самый момент, когда исчезает полог – пробуждаются дети. Все сразу, одновременно. И некоторые недоуменно оглядываются, привстав на нетвердых ножках, и начинают плакать.

И жалобные эти звуки служат сигналом. Жители селения устремляются с разных сторон к платформе, смыкая вкруг нее шевелящееся кольцо. Бранятся, кричат и спорят. Хватают на руки хныкающих детей, а то и с руганью отбирают их друг у друга. Уносят, кто успел взять.

На площади остается лишь пустая платформа. Руническая ее золотая вязь ослепительно сияет под уже дневным, жгучим солнцем.

Просверкивает яркий луч в лужицах воды меж камней. Они поросли слегка выгоревшей травою там, где в трещинках сохранилась почва.

Тессий остановился отдохнуть после долгого пути вверх. Скорее лишь для того, чтобы осмотреться, впрочем, – его почти что не утомило трудное восхождение.

А в прошлой жизни я не прошел бы без передышки даже и треть этакого пути! Наверное, это мне уже помогает Сила.

Тессию не забыть картин, какие повидал он при восхождении. Сейчас они как будто все сразу пред глазами его – столь это яркое новое! Они как будто заворожили Тессия, эти неправдоподобно широкие горизонты, каких не видывал никогда он раньше; эти величественные террасы Престола, вздымающиеся над головокружительными пропастями его…

Налюбовавшись далью земли и моря, Тессий запрокидывает голову вверх. И взгляд его улетает в темно-синее небо, вонзается в едва не черную глубину зенита… Такое небо высот! Оно безмерно и оно завораживает – глубокое и безумно яркое. И пустое. И только крохотная белая точка перемещается там, в его покойно-яростной глубине.

Чайка? Не может быть! Они не залетают так высоко .

И Тессий, до хруста в позвонках задрав голову и руки составив рупором, кричит:

– Селий!

Мгновение – и яркий лоскуток начинает стремительно увеличиваться в размерах. Как если бы подстрелили птицу и она падает, сложив крылья.

И лишь почти у самой поверхности широкой террасы Селий останавливает неуправляемое падение. И опускается подле Тессия непринужденно и плавно, и вычертив при этом замысловатый вираж.

Глаза летучего бога сияют, как его бездна.

– А я ведь знал: когда-нибудь ты меня окликнешь с этих уступов, Тессий! – говорит он вместо приветствия. – Героев тянет созерцать Игры; новорожденные отыскивают портал, который ведет на Круг; молодые боги – вот точно также не могут устоять пред очарованием круч Престола! И это все без подсказки, Тессий. Потому что это что-то в крови!

– Один из Основных входов располагается где-то здесь, – продолжает Селий. – Но будь оно и не так – не меньше б он манил нас, наш седовласый красавец! Возможно, именно потому нас и называют вышние. Ведь вот что отличает бога от простых смертных: если ты видишь, что существует более высоко расположенная земля, – рождается неотступное чаяние стоять на ней!

Их волосы и полы плащей развевает ветер. И боги улыбаются друг другу и этому простору, что вокруг них.

Его полет опьянил его, кажется, не хуже вина! Вот интересно: всякое ли Искусство способно оказать на обладателя его подобное действие? Наверное – так и есть! И даже это сильней и глубже, чем может сделать вино. По-настоящему ты только тогда и бог, когда ты отдаешься занятию своему, любимому и чудесному. Блаженство и одновременно ясность сознания! Могущество мастерства… А я вот пока далек от совершенства зрелого бога. Я даже еще не понял, что именно должно представлять собой Искусство мое.