Феликс Кулаков - Как я охранял Третьяковку

Вроде бы все прояснилось, но с тех пор дурная слава стала бежать впереди нас. Что бы ни случалось в «Куранте» особо гадкого и циничного, подозрение моментально падало или на меня, или на старину. Приведу характерный пример такой предубежденности.

Работал у нас некий Курочкин Виктор Карлович. Начитанный, религиозный инженер благостного вида, постоянно толковавший о душе и возможных последствиях . Однажды кто-то из многочисленных курантовских недоумков приволок такую, знаете ли, фальшивую резиновую какашку из магазинчика смешных ужасов. Какашка была чудо как хороша! Визуально она представляла собой совершенно натуральный бублик говна во всех подробностях. Это удивительное сходство явилось настоящим кладом для всеразличных веселых шуток и розыгрышей.

Какашку и в залах подбрасывали, и новому начальнику объекта Е. Е. Барханову в ящик стола засовывали, и на стул девочке из экскурсионного отдела по соседству клали, и в сейф на радиостанции, и куда только еще ее не запихивали. В общем, использовали, как могли.

В конце концов, когда фантазия совсем иссякла, муляж положили на кружку этому самому милейшему Виктору Карловичу Курочкину. Только, значит, человек пришел с поста, налил себе кофейку, вышел буквально на минуточку, а когда он возвращается, то видит, что евоный кофей венчает котях. Смешно, ничего не скажешь.

Я не имел к этому идиотизму никакого, повторяю, никакого отношения. В тот роковой момент я, сидя в кресле Е.Е, внимательно изучал таблицу чемпионата России по футболу, и даже не был в курсе происходящего. Да и вообще, это совершенно не в моем стиле шутка. Если уж на то пошло, я скорее положил бы настоящего.

И, тем не менее, Виктор Карлович, с минуту грустно рассматривавший сей натюрморт, наконец, с убежденностью верующего человека смиренно изрек:

– Вот… Это все филовские штучки.

Оправдываться было бесполезно – Курочкин все равно бы мне не поверил. Хотя справедливости ради стоит признать, что именно Виктор Карлович испытал на себе одни из самых громких моих мистификаций. Конечно, мы здорово сейчас прыгнем по хронологии, но боюсь другого случая может не представиться..

Виктор Карлович появился у нас в Третьяковке в числе других сотрудников-суточников, сокращенных из гостиницы «Арктика». Это та самая «Арктика» где располагался легендарный как страна Гиперборея «офис», и куда меня безуспешно пытался сбагрить ЧП. Администрация моряцкой ночлежки вероломно заключила договор с другим охранным агентством – благо их пруд пруди, – и выставила доблестный «Курант» вместе с Виктором Карловичем со своей территории вон.

Поначалу я его как-то вообще не замечал. Ну Витя и Витя, подумаешь… Ничего особенного. Все были счастливы, каждый по-своему, пока однажды Виктор Карлович не совершил странный пасс, вмешавшись в абсолютно его не касавшийся разговор.

Как обычно, дело происходило за обедом. Существовало лишь три временных промежутка, в течение которых рядовой сотрудник имел радость наблюдать более двух своих коллег одновременно. День-деньской болтаясь по постам и зонам, мы зачастую виделись только ранним утром, поздним вечером, и в обед.

Каждая такая возможность использовалась сполна для наслаждения человеческим общением, которое, как известно, есть наивысшая роскошь. В основном этой роскошью наслаждались другие, и чаще всего не по своей воле. Некоторые особо насладившиеся специально подгадывали время своего обеда так, чтобы не пересекаться со мной или с Кулагиным. С очевидной целью не портить себе аппетита.

Ну и вот. Сидим мы с Кулагиным как-то в дежурке, и между делом ведем непринужденную беседу с Михаилом Борисовичем Лазаревским. На этот раз мы к нему прицепились по поводу его обычая носить с собой в пластиковом ведерке из-под мороженого Баскин Роббинс холодные пельмени и половину яблока. Помню, нас особенно интересовали два обстоятельства:

а) почему пельменей всегда ровно десять штук?

б) Михаил Борисович кушает кошерные пельмени или довольствуется общегражданскими?

Михаил Борисович слушал и, будучи человеком умным, только добродушно посмеивался в усы. Связываться с нами, – полупридурками неразумными – вступать в какие-то дебаты и прения он явно не собирался. Разбиваясь о волнолом его ироничной невозмутимости, наш задор уже начал потихоньку сходить на нет, когда вдруг откуда-то из-за спины неожиданно подал голос Виктор Карлович Курочкин. Удивленные, мы тут же оборотились и обнаружили его, скромно примостившегося с овсяным печеньем на краешке стола. Витя с напряженной веселостью человека, идущего на смерть, вдруг заявил:

– Миша, я на твоем месте надавал бы насмешникам тридцать три раза по сусалам! Вот…

При сих словах он (видимо, в качестве иллюстрации) несмело порубил ладошкой воздух. До меня некоторое время доходил смысл этой прихотливо построенной, прямо-таки церковнославянской фразы про сусала. Но когда я разобрался в ее хитросплетениях окончательно, то гордо вскинул голову и холодно произнес:

– Уж не собираетесь ли вы немедленно воплотить свое намерение в жизнь, любезный Виктор Карлович? В таком случае, я и мои сусала к вашим услугам. Как, кстати, и сусала этого юноши! – я указал пальцем на Кулагина (Кулагин тут же сделал «напружку», набычился и воинственно промычал: «Д-а-а-а хули тут!»).

Мсье Курочкин предпочел не обострять, и вернулся к своему печенью. Довершая его разгром, я нарочито громко обратился к Кулагину:

– Ты все же подбери сусала, прощелыга! Не то быть беде!

Мы посмеялись и разошлись, но я, признаться, как-то с тех пор невзлюбил Витю. То есть не то, чтобы невзлюбил, но так…

И вот, спустя несколько дней, сошлись мы с ним поболтать на втором этаже. Рабочий день близился к концу, можно было не опасаться внезапного появления начальства и поговорить спокойно. Витя же поговорить любил, чем я и воспользовался. Направляя разговор в нужное русло, я плавно подвел Виктора Карловича к теме наших с ним сослуживцев. Он посетовал на отсутствие в их рядах людей достойных и нравственных.

Я моментально оживился. Ща я тебя, дядя… Вжик-вжик! По-буденовски, от уха до седла. Будут тебе и сусала и прочее.

Для затравки надо было начать с чистой правды:

– Ну это вы не правы, Виктор Карлович! – воскликнул я. – Среди сотрудников есть немало по-настоящему интересных, увлеченных людей. Вот, например, Леша Кулагин и Гена Горбунов. Они музыканты, играют в самодеятельном ансамбле.

– Да, – нехотя согласился мой собеседник. – Я вроде слышал про это.

Он слышал… Сейчас ты удивишься, мужик.

– А, скажем, тот же Алеша Егоров. У него, знаете ли, очень необычное хобби.