Феликс Кулаков - Как я охранял Третьяковку

Окрыленный этими успехами, удмурт резонно (с его, удмурта точки зрения) провел некие параллели, и пришел к выводу, что по сути дела кулак и келдыш ничем друг от друга не отличаются. Осознав в счастливом озарении этот факт, взял он, значит, и закачал полстакана разогретого вазелина в своего прекрасного (я вот сейчас пишу это и мне страшно!).

И уселся наш отчаянный удмурт с нетерпением ожидать радикальных изменений в линейных размерах и внешнем диаметре. Конечно же, все оказалось не так просто.

Вазелин в полном соответствии с законами гравитации аккуратно стек в нижнюю часть келдыша, где благополучно застыл. Получилась этакая занимательная физика в картинках. Удмуртский келдыш действительно значительно укрупнился, но несколько не так, как удмурт рассчитывал. Вернее, совсем даже не так. Владик сказал, что после всех этих варварских ухищрений он (келдыш) более всего напоминал гриб-подосиновик.

Надо полагать, удмуртские доярки тоже оценили демобилизованного воина адекватно. В общем, вам все шуточки да прибауточки, а у человека личная жизнь пострадала из-за понятного, но недостаточно научно подкрепленного стремления к совершенству. Такая вот жуткая история.

Вернемся к Гене. Когда Олег Баранкин пошел менять его на обед, всеобщее возбуждение достигло апогея.

Сотрудник Горбунов появился как обычно с широкой, немного глуповатой улыбкой на добродушном лице. Бедняга, он еще не знал, что его ожидает… Впрочем, неприятности это почти всегда неожиданность. Только он вошел в дежурку, как вдруг воцарилась пронзительная тишина. Гена, сложив один и один, понял, что его появление и необычно торжественная обстановка как-то связаны между собой. Обнаружив же множество устремленных на него глаз, он еще более смутился. Чтобы как-то снять неловкость, Гена направился почему-то именно ко мне и сказал:

– Привет, Фил! Мы, кажется, с тобой еще не виделись.

Лучше бы он этого не делал, честное слово. Я с притворным чувством пожал его протянутую руку. Она была теплая и сухая. У Гены похоже отлегло от сердца. Но, блин, не даром я считался мастером пошлой интермедии. В следующий момент я с удивлением, переходящим в отвращение поглядел на свою ладонь и, словно бы стряхивая с нее что-то липкое, укоризненно протянул:

– Фу-у-у-у… Ген-н-надий!

Тут, как по команде началось что-то страшное. Так, наверное, стая шакалов набрасывается на маленькую овечку. Каждому хотелось получить свой кусочек от гендосовских окорочков. В кратчайшие сроки Гена был обглодан до зеркального блеска.

Когда Гена, наконец, понял в чем его подозревают, он страшно забеспокоился. Сначала он еще как-то аргументировал свою непричастность к инциденту в туалете. Ему тут же предъявили свидетеля обвинения – Валерьяна Кротова. Хотя свидетель на поверку вышел хлипковатым и отказался с уверенностью подтвердить свои показания, однако того, что он все-таки сказал, оказалось вполне достаточно. Логика была не женская, железная: «Если кто-то и дрочит в туалете на ноль-шестом, то это обязательно Гена». Заседание было закрыто.

Гена, чрезвычайно расстроенный таким исходом, убежал курить в туалет. Минут десять его не было. Когда же он снова появился в дежурке, казалось, что все успокоились и забыли об этой неприятной во всех смыслах шутке. Сотрудники пожирали свои припасы и трепались о всяких пустяках. Гена примостился у краешка стола, с явным облегчением вздохнул, и развернул свой сверток с бутербродами.

В этот момент в дежурку вошел Сергей Львович. С самого утра его не было в Галерее – он ходил проверять бдительность охраны на «восьмерке». Начальник смены, не торопясь, снял пальто, пригладил перед зеркалом волосы, затем принялся со всеми по очереди здороваться. Когда Сергей Львович подошел к Гене, он сказал с горечью:

– Гена!

– Что, Сергей Львович? – опасливо спросил Гена.

– Ну, и как же теперь с тобой здороваться, Гена? – Сергей Львович сделал характерные движения кистью правой руки. – Вот так, что ли?!

Гена чуть не в слезах вылетел из дежурки, в след ему неслось… Да что только не неслось!

Скажу честно, уже написана целая глава на тему «Как я изводил Гендоса в Третьяковке», правда, она называется не так, она называется «Моббинг». Это же ведь далеко не единичный случай был! Для затравки и вящей интрижки, могу сообщить, что числились еще следующие захватывающие эпизоды этого не прекращавшегося почти три года безобразия: «Гена и его новейший пиджак несуразной длины по колено», «Гена и объявленная ему благодарность от имени протокольного отдела Администрации Президента», «Гена и квартальная премия», «Как я хотел познакомить Гену со своей бывшей близкой подругой, и что из этого вышло», «Гена и два аборта за полгода в Административном корпусе. Матери плачут, отцы в ярости». Много было всякого в подобном игривом духе. И вроде бы по смыслу очень логично как раз сейчас и вставить эту самую главку – получилось бы аккуратненько и ненавязчиво. Но делать я этого не буду.

Дело в том, что не до конца рассказана история про то как Михаил Борисович Лазаревский возглавил нашу профсоюзную борьбу за гражданские права и честно заработанную плату. Поверьте, это было нечто совершенно грандиозное, эпическое рубилово Ивана – крестьянского сына с Чудом-Юдом на речке Смородине.

Полагаю, и даже осознаю, что кой-кому уже порядком настопиздил этот Михаил Борисович и его подвиги, но придется потерпеть, любезные поросята. Михаил Борисович, как все успели заметить, это вам не понюх табаку, но фигура с большим размахом крыл.

«Курант» в полном составе уже третий месяц посасывал лапу. Откровенно говоря, за такой длительный срок сосания лапа немного приедается, и хочется уже чего-нибудь более калорийного: колбаски там, мясца куриного диетического, котлеток каких-нибудь с чесночком, сахару, пирожных типа эклер и много другого. Для удовлетворения этих скромнейших запросов нужна самая малость. Если говорить прямо и без аллегорий, то нужны денежки. А денежек-то «Куранту» как раз и не платили.

«Курант» честно и добросовестно нес свою охранную службу. «Курант» каждый день открывал и закрывал Галерею в положенные сроки. «Курант» героически противостоял всякого рода проходимцам на двух металлоискателях. «Курант» с якобинской беспощадностью гонял нелегальных экскурсоводов. «Курант» с блеском проводил ВИП-визиты и прочие мероприятия повышенной сложности. Словом, «Курант» занимался важными и вне всякого сомнения полезными делами. Но как бы совершенно бескорыстно, вроде как на общественных началах. Народ по обыкновению своему безмолвствовал. Но счастлив ли был народ? Конечно, нет! Он был категорически несчастлив.