Рейчел Сейфферт - Темная комната

Засучив рукава, протягивает его солдатам; кладет на капот бледные голые руки; бубнит и бубнит, пока те совещаются.

– Чем дальше, тем лучше. Знаете, мы идем уже очень долго. Так что если у вас найдется свободное место, дети устали, вы же видите, конечно, совсем ослабли.

Он улыбается и кивает Лоре. Смотрит дружелюбно. Глаза у него неяркие. За ее спиной дети сбились теснее.

– Откуда вы все идете?

На этот раз солдат спрашивает у мужчины, и тот тычет длинной тощей рукой в сырые бумаги.

– Из Бухенвальда. Понимаете? Нас отправили в Бухенвальд, и мы пробыли там до самого освобождения, понимаете?

– Да, но откуда вы шли сегодня, вчера, позавчера?

– Всю эту неделю мы шли из Нюрнберга.

– Любые передвижения строго запрещены. Разве вы этого не знали?

– Нет, мы не знали. Простите нас.

– Бабушка у вас где?

– В Гамбурге.

Йохан опять тут как тут.

– И в Гамбурге есть, и есть в Хеммене. Мы идем в Фульду, а оттуда до Хеммена рукой подать, как говорит моя сестра.

– Вы все братья и сестры?

– Да.

– А где ваши родители?

– Умерли.

Мужчина тычет в удостоверение, которое держит солдат.

– Вы ведь понимаете? Да? Вот почему мы идем к ома.

Ложь льется с губ потоком. У Лоры бешено колотится сердце; дети молча на нее смотрят. Солдаты держат совет. Мужчина теперь не смотрит на Лору. Он наконец замолчал, но никак не может успокоиться, ему, кажется, не хватает воздуха. Дождь припустил сильнее, грохочет по брезентовому верху джипа. Йохан греет руки о горячий мокрый капот.

Солдаты возвращают серый клочок бумаги. Один выходит и складывает брезентовый верх. Жестом приглашает их в машину, мужчина снова начинает бубнить.

– Спасибо, вы так любезны. Мы, знаете ли, так устали. Ну, давайте же, дети, вперед!

Солдат помогает Лоре выбраться из канавы, кивком подзывает Юри с поля. Лора знает, как хочется детям поехать на джипе. Мужчина из Нюрнберга стал на цыпочки и, замерев, ждет, пока дети усядутся в машину. Он пытается поймать Лорин взгляд. Он знает, куда идти. Ведь Фульда находится на пути в Кассель и Геттинген, за ними уже Ганновер, а там и Гамбург. Она ему не доверяет. Ей не хочется притворяться, будто этот мужчина ее брат. Ложь умножает ложь. Трудно не сбиться с пути. Дождь припустил сильнее. Дети очень устали. При американцах он ничего не сможет нам сделать.

Усадив Лизель в машину, Лора передает ей Петера. После Юри и Йохана залезает под брезент сама. Мужчина кладет в машину их сумку и узел и устраивается на полу. Солдат поднимает брезент, и вот они уже сидят в темноте, укрытые от дождя, и снова движутся вперед.

В темноте первым шагает мужчина, дети идут за ним. Лора несет в онемевших руках Петера. Шаги звонко стучат по шоссе. Они идут час с небольшим; сворачивают с широкого шоссе на дорогу поуже, поухабистей. Лорины ботинки высохли и жмут ноги. На обед они ели американский шоколад, и теперь у нее болит живот и подгибаются колени. Если мы остановимся, он, наверное, уйдет без нас. При мысли о том, что сейчас он растворится в темноте, она не чувствует облегчения, напротив, ей становится тревожно. Он смотрел у американцев карту. Он знает, куда идти. Лоре хочется лечь.

– Нам нужно отдохнуть.

Мужчина резко оборачивается. Кажется, он совсем о них забыл. Останавливается, коротко смотрит на Лору, затем сворачивает в поле. Дети послушно идут за ним. Столпившись вокруг, они какое-то время молча наблюдают, как мужчина закутывается в пиджак и укладывается спать в кустах. Лора баюкает спящего Петера. Лизель садится на землю и плачет. Она хочет есть. Лора на нее прикрикивает. Близнецы спрашивают, долго ли еще до Гамбурга; последний ли раз они ночуют на улице? Лора и их уговаривает лечь, чувствуя, как над губой и на голове выступил пот, как болят лопатки. Нужно спать.

Пока близнецы расстилают плащи, она шепотом в который раз рассказывает им о бабушкином доме. О том, как в саду растет грецкий орех, как красуется на входе ажурная кованая решетка черного цвета. Кровь приливает к голове, застилая глаза черной горячей пеленой. Она не помнит, как звали бабушкиных служанок, помнит только пироги, которые они пекли. Лора просит Лизель тоже что-нибудь рассказать, но та молчит, только гладит рукой свои остриженные волосы. Мужчина тихо лежит в кустах, но Лора чувствует, что он не спит и прислушивается к их разговору.

Петер, оказавшись на земле, заходится плачем и никак не может успокоиться. Руки у Лоры будто налиты свинцом, запястья и пальцы горят; пусть плачет. Проснувшись среди ночи, она видит, что Лизель сидит рядом и качает Петера. И она снова проваливается в сон, всем телом ощущая холодную и бугристую землю, безжалостно впивающуюся под ребра.

Светает. Лора жмурится от показавшегося белого солнца и видит над собой склонившегося мужчину; под ободом черной шляпы лица почти не видно. Говорит, что уходит за едой. Болит голова. Не поднимая век, Лора отвечает, что у них нет денег. Лизель стрельнула в нее глазами, но промолчала. Мужчина говорит, что тогда ему потребуется Петер. Лора, путаясь в одеялах, встает, забирает Петера у Лизель и снова ложится. Обиженный и голодный Петер плачет и брыкается. Лора смотрит, как мужчина отходит, и ложится спать; сердце стучит тяжело и бьется о грудную клетку.

Когда она просыпается, ни Петера, ни близнецов нет. Чуть поодаль сидит Лизель и глядит на дорогу.

– Это Йохан придумал. Они взяли Петера и побежали догонять этого мужчину.

Лора, пошатываясь, встает. Дорога пуста, высоко в небе сияет солнце. Ветер холодит мокрую от пота спину; резко пульсирует в висках кровь. Лора замахивается было на Лизель, но та ее отталкивает и упавшую начинает больно колотить каблуками по голени.

– Для Петера всегда дают еды.

– Он его украдет.

– Почему ты не дала ему маминых украшений?

– А вдруг бы он не вернулся? Украл их? А теперь он унесет Петера.

– С ним Йохан и Юри, они не дадут.

– Что они смогут сделать?

Лора сквозь слезы кричит на сестру. Лизель тоже плачет. Лора смотрит на дорогу, но от слабости скоро снова ложится. В ушах шумит, перед глазами все плывет.

Просыпается. Их по-прежнему нет. Лизель смотрит на дорогу; Лора дрожит и потеет под одеялами.

Ближе к вечеру Йохан протягивает ей завернутую в чистую тряпочку кашу, и она ест. Они раздобыли американские мясные консервы, хлеб и жирное молоко в кувшинах. Наевшийся Петер сидит возле Лоры и улыбается. Щечки красные и сухие, никак не проходят. Мужчина колотит по банке с консервами камнем, пытается открыть. Близнецы зовут его Томасом. Томас говорит, что недалеко отсюда есть хорошее место для ночевки.

Если закрыть на сеновале ставни, то станет достаточно темно, чтобы спать. Петер хнычет в соломе, и Лизель дает ему вместо соски скатанный из хлеба шарик. В щели дощатой крыши пробиваются острые лучи света, тускнеющие с наступлением сумерек.