Рейчел Сейфферт - Темная комната

Внутри баржи темно. Шум мотора заглушается сухим хрустом угля под ногами. На случай проверки лодочник выдает им старые мешки, чтобы было под чем спрятаться. Он нервничает, боится, что Петер станет плакать. Похоже, он вот-вот передумает. Томас спокойно, но настойчиво его уговаривает, сует в руку мамину брошку. Отводя глаза, лодочник не без колебания наконец соглашается. Он заталкивает всех в трюм. А на плечах остается черная угольная пыль – следы от его рук.

В трюме тесно. По бокам и у передней стены громоздятся кучи угля. Дети и Томас пробираются вдоль бортов туда, где их будет не видно из люка. Первой ползет Лора, уголь больно впивается ей в коленки. Испуганная грохотом и темнотой Лизель вцепляется Лоре в рукав.

Близнецы пристраиваются у нагроможденного груза, рядом садится Лизель. Лора лежит рядом с Томасом, положив Петера себе на живот. При закрытом люке темень наступает, как в колодце. Хоть глаз коли. Лора вглядывается в темноту, открывает глаза шире, но все равно ничего не видно. Тогда она переключается на звук, пытается расслышать его сквозь грохот. Вот шуршат по углю братья, хрипло кашляет Лизель. Петер поплакал и теперь лежит тихо – успокаивающий груз на Лориной груди. Рядом с ее рукой лежит рука Томаса, и при вдохе жесткий шерстяной рукав его пиджака касается ее кожи. Она поворачивает к нему лицо, но видит черноту. Щекой чувствует его теплое дыхание. Влажное и чуть кисловатое. Лора слегка придвигает голову, и дыхание прерывается. Она тоже замирает. Томас снова начинает дышать.

Лодочник упрямо твердит, что не может рисковать, и просит их сойти. Снова и снова просит прощения, разворачивает носовой платок с маминой брошью. Говорит, что, по крайней мере, до границы им сейчас ближе, всего полчаса ходу. Он суетится, говорит без остановки; отрезает им испеченного женой домашнего хлеба, отсыпает угля на костер.

Дети, сонные из-за долгого сидения в темноте, щурятся на вечернем солнце и отряхают с коленей и рук черную пыль. Петер плачет и кашляет, и они прощаются с лодочником. Лора несет Петера впереди, яростно чеканя шаг. День ушел, надвигается тьма. А вместе с ней опять тревога. Томас, ссутулившийся и грязный, бредет в сумерках, понурив голову: она старается на него не смотреть, не хочет вспоминать, как лежала рядом с ним близко-близко. Скоро пора искать ночлег, но до тех пор Лоре хочется еще хоть немного приблизиться к родному дому. Она держится реки, как наказывал лодочник, строго на север.

– Наша мать у американцев.

Томас кивает. Дети плетутся, сзади. Через ботинки Лора чувствует камни на дороге.

– В лагере. Американском.

– Понятно.

– Это не тюрьма, где преступники.

– Да.

– Пожалуйста, не говори никому, на всякий случай.

Томас еще раз кивает. Они проходят две деревни. Там им дают молоко для Петера и теплой воды, чтобы вымыться. Лора находит для Лизель яркую тряпку на голову, а Томас бреется. Они идут дальше. Томас с Лорой идут впереди.

– Я был в тюрьме.

– Сколько?

– Очень долго.

– А мутти тоже будут держать долго?

– Не знаю. Я не знаю, как в американских тюрьмах.

– Она в лагере.

В третьей деревне они делают передышку, пьют у колодца. У Йохана рвется башмак: подошва шлепает при ходьбе. Лора перевязывает башмак тряпицей. И они идут дальше.

– Ты был в тюрьме у русских?

– Нет, я был в немецкой тюрьме. Меня возили по разным тюрьмам. И заставляли нас там работать.

– В нашей тюрьме?

– Да, пока не пришли американцы.

Снова печет солнце. Какое-то время они шагают молча, задумавшись о сказанном. По спине под тюком струится пот. Томас идет в пиджаке и в шляпе. Лицо его взмокло.

– Ты преступник?

Томас сдвигает набок шляпу, не отвечает.

– Что ты сделал?

Его челюсти раздвигаются в неком подобии улыбки.

– Перед тем как угодил в тюрьму?

Лора пожимает плечами. Ей больше не хочется этого знать. Она оборачивается на бредущих позади детей; она знает, что сказала слишком много.

– Я воровал. Деньги. И имена.

Лора шагает с Томасом бок о бок, молчит и надеется, что он больше ничего не скажет.

– А где ваш отец?

Лора резко отстает. Томас продолжает идти, не оборачиваясь, но тоже замедляет шаг. Детские шаги все ближе, все слышнее, Лора уже различает лепет малыша. Она пристраивается за Томасом и, глядя ему вслед, идет, соблюдая дистанцию между ним и своей семьей.

– Когда я тебя позову, ты должна молчать, я сам все скажу. Я ваш брат. Ваши папа с мамой умерли. Наши папа с мамой. Просто соглашайся. На этот раз можно сказать, что мы направляемся в Гамбург, но говорить лучше буду я. Притворись, что не понимаешь, если тебя о чем-нибудь спросят. Я сам им отвечу. Запомни, я ваш брат.

Томас отправляется к пограничному пункту. Они стоят и наблюдают, как он говорит, жестикулирует, переминается с ноги на ногу. Закатав рукава, он протягивает документы. Солдаты их разглядывают, а он все говорит, жестикулирует и пожимает плечами. Получив обратно документы, он возвращается ни с чем. Не глядя на Лору, виновато качает головой. Тогда он уводит их обратно по той дороге, по которой они пришли. И как только контрольная будка скрывается из виду, они сразу берут в сторону и держатся вдоль границы.

Идут по опушке леса весь вечер без остановки. А с восходом луны сворачивают в лес. Похоже, привал делать Томас не собирается. Его черный пиджак растворяется в густой темноте, и Лора его почти не видит. Она бросается за ним, зовет, но дети слишком устали и не могут бежать вместе с ней. Она изо всех сил напрягает зрение, чтобы во тьме на что-нибудь не налететь, останавливается, снова зовет Томаса. Прислушивается, но под ногами только хруст веток да шорох листьев.

Томас наконец откликается, и они находят друг друга.

Вернувшись к детям, они ищут место для ночлега. Засыпая, Петер тихо плачет, и Лора убаюкивает его.

Утром они выходят к железной дороге и решают идти по ней. За весь день ни души. Только к вечеру они набредают на маленькую железнодорожную станцию. Станция разрушена. В воронках живут кролики; кругом руины; однако пути восстановлены.

На платформе толпятся мужчины. Такие же тощие, как Томас. Лора наблюдает, как он с ними разговаривает. У них щербатые рты и впалые щеки; руки и ноги с опухшими запястьями и щиколотками кажутся неестественно длинными. Некоторые предлагают ждать поезда. Другие говорят, что надо попробовать перейти границу. Кое-кто из них уже пытался. В большинстве случаев заворачивают обратно, но бывает, что кому-то везет. Говорят, если идти по дорогам, то стрелять не будут. Тут Петер просыпается и начинает плакать, и Лора идет обратно к детям, помогает Йохану заново подвязать ботинки.