Рейчел Сейфферт - Темная комната

– Аскан Белль. Б-Е-Л-Л-Ь.

– Белль. Аскан.

Говорит и печатает. Шумит вентилятор в компьютере.

– Идет поиск. Это займет несколько минут.

Миха нарушает тишину.

– Это мой дедушка.

– Угу.

Мужчина не удивляется. Они снова молчат, Миха ждет. Ему хотелось бы, чтобы мужчина удивился, хотелось почувствовать себя храбрецом. Михе интересно, храбрец он или нет.

– Нет. Никаких данных на это имя. Есть у него второе имя?

– Нет.

– Угу.

Такого Миха не ожидал. Так быстро, всего пара вопросов, просто имя и больше ничего.

– Он был в Waffen SS. На Восточном фронте.

– Угу.

Человеку на телефоне эти сведения не нужны. Просто Миха хочет, чтобы он знал. Знал то, что знает он.

– Его схватили русские. После войны держали в лагере, девять лет.

– Да.

– На него может быть где-нибудь досье?

– Так ведь это русские. Они держатся за свои материалы. Нам мало что известно о том, кого они держали и почему.

– Ох!

– Знаете ли, это, в общем-то, было в порядке вещей. В порядке вещей то, что русские не выпускали немецких солдат по стольку лет. Некоторые вообще вернулись только в конце пятидесятых.

– Понятно.

– Их использовали для рабского труда.

– Понятн о. Они не считались преступниками?

– Нет. По крайней мере, не похоже. Никаких судебных процессов против тех, о ком мы знаем. Даже против тех, о ком знали они.

Какой он добрый, этот мужчина. Михе хотелось разговаривать с ним по телефону, слушать его неторопливую речь. Наступает облегчение. Михе хочется поблагодарить мужчину, сказать, что ему стало легче. Компьютер выключается. Резко обрывается шум вентилятора.

– Что ж. Извините, что не смог помочь.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

И мужчина кладет трубку. Миха идет вниз, чтобы помочь Мине сложить белье. Рассказывает о мужчине в телефоне и о том, что он выяснил.

– Все было нормально?

– Да.

– Значит, все хорошо?

– Да.

Однако Михе уже не так хорошо. Такое чувство, что он зашел в тупик.

– Так что теперь?

– Не знаю. Поищу д ругого человека с другим списком.

Миха смеется, а Мина на него смотрит.

– Побольше.

– А этот какой был?

– Тысяч на двадцать, я думаю.

– Боже, и что, бывают списки еще больше?

– Да, я читал об одном человеке, у него семьдесят тысяч имен.

Мина присвистывает.

– Так много?

– Конечно. Ты знаешь, сколько людей были убиты, знаешь?

– Ладно, Михаэль.

Он почти кричит. Подвал теперь кажется глухим и маленьким. Слишком маленьким для таких громких голосов.

– Чтобы убить столько людей, нужно много преступников.

– Я сказала, ладно.

Похоже на окрик, и Михе становится стыдно. И когда я успел стать таким праведным? Он относит белье наверх и приглашает Мину пойти куда-нибудь поужинать.

Обычно он ездит к ней в воскресенье. Сегодня среда, у Михи рано заканчиваются занятия, и он хочет проведать ома, кое-что спросить. Она удивится, увидев его, будет жаловаться, что нечем его угостить. По дороге в «птичье гнездо» Миха покупает пирог.

Когда он заходит в лифт, сиделка звонит наверх предупредить ома. Ей приходится несколько раз представляться. Когда Миха поднимается на нужный этаж, ома, с хмурым от волнения лицом, уже преодолела с полкоридора.

– Что случилось, schatz? Миха, в чем дело?

– Ничего, ома. Я просто зашел тебя навестить.

– В самом деле?

Недоверчиво берет его за руку.

– У меня рано окончились занятия. Вот, я принес пирог.

– А у Мины все хорошо?

– Да, ома, да. У всех все хорошо. Пойдем, я сварю кофе.

На крохотной бабушкиной кухне Миха чувствует себя незваным гостем. Ома, стоя в дверях, наблюдает, как он раскладывает пирог по тарелкам. Он нарушил привычный распорядок, и ему больно это понимать. Моя ома стала совсем старенькая.

– Ты по средам не работаешь?

– Я просто рано освободился.

– Ах, да. Ты же говорил.

Миха несет тарелки в комнату. Ома идет за ним.

– По средам с утра ко мне ходит физиотерапевт.

– А-а. Сегодня она тоже приходила? Твой физиотерапевт?

– Да. Верно.

Повеселевшая ома, вернувшаяся в свой обычный недельный распорядок, устраивается в кресле.

– Ты принес для меня вырезки?

– Конечно.

Миха раскладывает перед ней статьи и ест, пока она их читает. Если ей встречается что-нибудь непонятное, она спрашивает, и он объясняет. Все словно бы обычно, но неспокойно как-то. Михе кажется, что они сидят за столом с красной вощеной скатертью и играют в обычную воскресную встречу.

Он смотрит на ома. Та перестала читать, просто сидит и смотрит газетные вырезки. Водит по ним пальцами слегка подрагивающих, как будто слишком тяжелых рук. Она не замечает его взгляда. Он спрашивает, затаив дыхание:

– Ома, а где опа воевал?

– На востоке, schatz.

Ни малейшего удивления, ни колебаний. Вот тебе географическое направление. Миха, подумав, продолжает.

– Где на востоке?

– Он воевал три года, чуть больше. На Украине. В России. Белоруссии. Тогда это все был Советский Союз.

Улыбнувшись, она легко вздыхает, кивает головой.

– Да в Белоруссии. Белой России. Последний год. Он был там уже под конец.

Разрезает пирог надвое и половину отодвигает Михе.

– Мне слишком много, помогай.

Миха изучает бабушкино лицо, но она отнюдь не выглядит взволнованной. Он решается на еще один вопрос.

– А где в Белоруссии, ты знаешь ?

Ома прожевывает кусочек пирога, и рука, в которой она только что держала пирог, повисает в воздухе.

– На юге, кажется. У меня есть атлас. Погоди, я принесу. Ты ешь.

Проходя к книжным полкам, тихонько касается Михи, чтобы тот не вставал. Ищет по списку, потом раскрывает атлас на столе и долго вглядывается в карту.

– Погоди, я найду. Все границы теперь поменялись. Все по-другому.

Миха ждет. От пирога в горле пересохло. Прихлебывает обжигающий кофе, чтобы можно было сглотнуть.

– Я получала от него письма. Иногда каждую неделю. Сверху всегда писался адрес. Вот!

Указывает дрожащими пальцами. Чтобы они не тряслись, ома упирается рукой в страницу. На карте нарисован маленький городок. Россыпь розового на серо-зеленом. Ома тянет его за рукав.

– Тот, который на «S» начинается, возле реки. Он, помнится, писал о реке и о болотах. Видишь его?

– Да.

– Хорошо. 1943-й. Скорее всего. Когда русские опять продвинулись в западном направлении.

– Ты помнишь, когда именно?

– Летом или осенью. Они там какое-то время стояли. А в конце сорок третьего они сражались опять недалеко от того места. Разумеется, они постоянно перемещались, вслед за линией фронта. В тот последний год оттуда пришло много писем.