Рейчел Сейфферт - Темная комната

Миха не знает, нужно ли что-нибудь говорить.

– Михаэль!

Он перестает орудовать ножом и смотрит на мать. Смерив его взглядом, она отворачивается к открытой духовке.

– Мне просто стало интересно, почему его так долго не было. Почему русские его держали.

– Много кого держали. Это было в порядке вещей. И так было почти у всех моих одноклассников. Если отцы не погибали – значит, оказывались в плену.

– Знаю. Но может быть, не все были пленными. Простыми пленными.

Мать захлопывает духовку.

– Он ничего не делал, Михаэль.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– Ты тоже интересовалась?

– Нет. Разумеется, нет.

– Ты его спрашивала?

– Не пришлось.

– Тогда откуда ты знаешь? Как ты можешь знать?

– Да потому что я знала своего отца. Ты его никогда по-настоящему не знал, Михаэль, ты был слишком маленький.

– Так все просто?

– Да.

– Ну да, конечно. Поэтому мне и возразить нельзя, да? Я ведь никогда не узнаю его так, как ты, верно?

В горле пульсирует кровь. Никогда прежде они так не разговаривали. Мать нахмуривается.

– Да. Верно.

– Тебе было тринадцать, когда он вернулся.

– Двенадцать.

– Тогда и ты его не знала. Он всю твою жизнь отсутствовал.

– Он был мой отец. Просто Аскан. Вот и все.

Расстроена. Голос дрожит, руки дрожат.

– Он не был способен на это, Миха.

– Каждый бы сказал о своем отце то же самое, разве нет? Никто бы не подумал, что его собственный отец мог убивать безвинных.

– Насчет этого я не знаю, Михаэль. Может, тебе лучше спросить того, у кого отец и впрямь убийца?

– Как ты можешь знать? Как ты можешь знать, если ты ни разу не спрашивала?

– Он ничего не делал.

Мать несет кастрюли в столовую. Он следом несет салат. Отец открыл вино и сидит за столом, сложив руки на коленях. Он все слышал. На Миху он не смотрит, молчит. Напротив сидит Мина. Когда он входит, она поворачивает голову. Смущенная и сердитая. Он не может ничего сказать, не может прочитать по лицу. Ее глаза темны, а губы сжаты. Все садятся есть.

Но Миха уже завелся. Он набивает полный рот и жует, жует. Сглотнув, опускает нож и вилку.

– Ты хочешь знать?

Мать взглядывает на него. Хочет, чтобы я замолчал. А Миха молчать не хочет. Поднимается отец.

– Если я выясню, рассказать тебе?

– Закрой рот!

Михин отец кричит, мать отводит глаза. Похоже, она сейчас расплачется, но Миху не остановить.

– Так ты хочешь знать?

Мина встает и выходит. Отец с грохотом опускает бутылку с вином на стол, темные пятна расползаются по синей скатерти. Миха осекается. Отец, тяжело опершись на стол, дышит глубоко и тяжело. Ищет, что бы сказать, но мешает ярость. Мать по-прежнему молчит.

Миха выходит к Мине в кухню. Она стоит возле раковины со стаканом воды.

– Давай уйдем.

– Хорошо.

Она проходит мимо него и, забрав со стула в прихожей свое пальто, скрывается в столовой. Михе не слышно, что она говорит. Мина возвращается заплаканная. Он распахивает перед ней дверь. Она выходит, не взглянув на него, и всю дорогу идет впереди.

В поезд Миха не садится. Пьет кофе на вокзале, ест булочку. Сладость на языке. Можно немного посидеть одному в тишине, не думая о происшедшем.

Когда он приходит домой, Мины нет. На крючке в ванной не хватает ее купальника. Миха звонит родителям, включается автоответчик. Миха говорит: «Привет, просто звоню узнать, как у вас дела». Но прощения не просит.

– Ты думаешь, я ругать тебя пришла, а вот и нет.

Луизин голос в домофоне. Она поднимает велосипед по лестнице, над губой блестит пот. Умывается под краном и, не вытираясь, усаживается за стол – перевести дух. Миха у холодильника ждет, когда она заговорит.

– Тебе не нужно было им ничего рассказывать.

– А я думал, ты не ругать меня пришла.

– Извини.

У Луизы в сумке вино. Она выставляет бутылку на стол.

– Так рано я не пью, Луиза.

– Да-а?

Посмотрев на бутылку, она отодвигает ее от себя.

– Я тоже пыталась узнать про деда.

У Михи начинает звенеть в ушах. Пронзительно, заглушая гудение холодильника. Некоторое время они молчат. Луиза отнимает руки от лица. Похоже, она вот-вот разревется. Не плачь. Спину пощипывает от пота.

– Когда?

– Когда училась в Лондоне. Там была библиотека, основанная одним евреем. Из Германии. Он бежал, кажется, в тридцать третьем. Неважно. Там много чего было. О лагерях, о тех, кто выжил, о фашистах. Мне там помогали, относились очень тепло. Я туда каждую неделю ходила. Мне от этого становилось легче.

Плачет. Голос звучит глухо, как будто застревает в горле.

– Лег че?

– Да. Казалось, все в порядке. Нет, не так. Не знаю. Просто помогало.

Луиза улыбается, вытирая руками слезы.

– Ну и?

– Что?

– Что ты узнала о дедушке?

– А-а. Ничего.

Миха не может поверить.

– Его не было ни в одном списке. В библиотеку ходило несколько читателей. У них были списки военных преступников, фашистской верхушки. Его там не было.

– Я тоже звонил в такую базу данных.

– В Лондоне?

– Нет, у нас.

– Да? И что?

– Ничего.

Луиза кивает. Ничего.

– Ты думаешь, это означает, что он ничего не делал?

Она громко выдыхает.

– Мутти и фати незачем знать.

– Это ты так думаешь.

– Да, я так думаю.

Луиза встает, берет пальто и сумку.

– Разговор на этом окончен, да, Луиза? Именно поэтому ты так сказала?

– Они имеют право на выбор, Михаэль. Не дави на них.

– Сказали б ы прямо, что не хотят знать.

– Тогда в чем дело? Если они будут знать – что им это даст?

– Почему мы должны ограждать их от того, что он сделал?

– Мы не знаем, что он сделал, Михаэль. И сделал ли вообще.

– А ты сама, ты как думаешь?

– Не знаю. Я не знаю, и ты не знаешь.

Луиза переходит на крик. Ее палец больно утыкается ему в грудь. Они стоят в кухне, в метре друг от друга. Она скажет Мине, что я и глазом не моргнул, когда она закричала. Миха суровеет лицом. Ему не хочется выдавать свои чувства. Не хочется невольно их выдать.

– Известно ли тебе, что многие современные лекарства созданы на основе разработок, которые проводились в лагерных госпиталях?

– Нет, я не знал.

– Вот так. Раньше меня выворачивало от этой мысли. Когда думала о тех докторах в лагере.

– А теперь?

– Боже, Михаэль! Конечно.

Интересно, давно она здесь? Будто целую вечность. Пора бы Мине вернуться. Она бы болтала с Луизой, а я тогда пошел бы и лег. Михе стыдно за такие мысли, но все равно, лучше бы сестра ушла.