Ахто Леви - Записки Серого Волка

Наши белочки – гордость горожан, они не боятся человека, смело прыгают на плечи прохожих, лазят к ним в карман, за пазуху в поисках лакомств, которые люди для них всегда носят в карманах. Во время войны они куда-то исчезли, но теперь появились снова в наших парках, живут, прыгают, принимают дань от поклонников, за что позволяют себя фотографировать. А парки у нас очень красивые.

Остров изменился, город изменился, но не изменилось море. По-прежнему шумит оно, по-прежнему зеленое.

Остров наш – самый красивый в мире, другого такого нет!

Вчера был на кладбище. Полдня искал могилу отца, совсем заросла она мохом и травой. Пришлось немало около нее потрудиться.

Чувствую себя на родине грустно, я здесь как чужестранец, приехавший в качестве туриста. От родного языка отвык, разговариваю с акцентом, и если кому говорю, что я островитянин, смотрят на меня с сомнением, не верят. Мне разрешено быть на острове десять дней. Поселился в гостинице, отдыхаю. Посетил крепость, музей, ходил смотреть на наш дом, плаваю, катаюсь на лодках. А в том, что плохо стал говорить на родном языке, удивительного ничего нет: ведь я столько лет не был на родине, не говорил, не читал, не писал на родном языке.

Могилу Сирье я долго искал. Я помню хорошо то место, где ее похоронили, помню белый деревянный крестик. Но не оказалось на этом месте ни могилы, ни креста. На этом месте стоит гордая, даже несколько высокомерная мраморная ограда, а в ограде тяжелая, тоже мраморная плита, заставленная сверху горшками цветов. И чужие имена в изголовье. Кого-то похоронили на ее могиле… А может, я перепутал? Спросить не у кого, где живут ее дядя и тетя, да и живы ли они – не знаю. Но я не ошибся – она была похоронена здесь. Неподалеку от этого места растет молодая елочка. Я положил свои цветы на ее ветки. Она, наверное, помнит, когда хоронили Сирье, ведь она видела это.

Так вот… Жил когда-то человек, женщина. Была она добрая, ласковая, обыкновенная. Счастья хотела, любить хотела, никому не сделала зла. Она была скромная и смелая, та женщина, что когда-то жила… А теперь ее нет, как будто и не было ее совсем. Теперь никто даже не знает, где она похоронена.

Прощай, моя добрая, такого друга у меня больше никогда не будет…

Расставался с родиной долго, бродил по Вышгороду, по узким улицам старого Таллина, съездил на Пирита, где всегда многолюдно. А Пирита течет все так же, как и много лет назад.

Когда собрался уезжать, на вокзале случайно встретил Мишку Проныру. Он стоял с большим коричневым чемоданом и на блатной мотив мурлыкал какую-то песенку, озабоченно озираясь по сторонам. Я вспомнил нашу давнюю встречу, когда «тяпнули» с ним за пропавшую жизнь, вспомнил все пережитое за последние годы, и как-то обидно стало, ведь жизнь-то оказалась не пропавшей, ее можно было спасти.

Догнав его, я крикнул:

– Здорово, Проныра! – Он оглянулся и… пошел от меня, прибавив шагу. Я побежал за ним: – Ты что же, брат, старых друзей не узнаешь? – Тут он поставил чемодан и, как-то смущенно улыбаясь, сказал:

– Здорово, ты откуда приканал?

На этот раз ему можно было знать.

– Да вот, посетил родные края, – ответил я.

– Опять в беге, что ли? – спросил он будто нехотя.

Я рассказал о себе. Он слушал внимательно, его когда-то плутоватые, а теперь погрустневшие глаза словно выражали недоверие, и я понял, что он не очень-то поверил моему рассказу.

– А ты все «углы вертишь»? – спросил я подозрительно, кивая на чемодан.

Тут Мишка разразился такой бранью, какую мне, в прошлом известному мастеру этого жанра, и то редко приходилось слышать. Я слушал его с истинным наслаждением. Однако прохожие, не столь компетентные в этом виде искусства, и оказавшийся поблизости милиционер оглядывались на нас с выразительностью, отнюдь не говорившей о признательности.

Я осведомился у Мишки, что, собственно, вызвало у него такое «вдохновение». И вот что он мне рассказал.

Он живет в Таллине, «углы не вертит». Последний «вертанул» шесть лет назад, и пять из этих шести ему внушали, что это нехорошее дело – «вертеть углы». Он согласился и уже год изготовляет чемоданы в какой-то артели. Все-таки остался верен чемоданам…

Женился он, маленьким Проныренком обзавелся, однако где-то на Кавказе у него отыскалась многочисленная родня – чуть не целый аул, – и он их навестил. Когда собрался домой, родственники надавали много подарков, но Мишка привез только полный чемодан винограда.

Вместе с ним в купе ехал гражданин, у которого был такой же, как у Мишки, чемодан. По прибытии в Таллин гражданин перепутал и унес Мишкин чемодан. И теперь нужно найти этого гражданина и съездить ему по уху, чтобы не трепал Мишкины нервы, и вернуть виноград маленькому Проныренку.

Пошли в ресторан при вокзале, заняли столик. Тяпнули, помолчали. Потом я спросил:

– А… какой у него нос?.. У Проныренка?

– Обыкновенный, – сказал Мишка, и мы весело засмеялись. Я поинтересовался, почему он, собственно, совершил такую непонятную штуку – женился.

– О, душа любезный, – сказал он, – втюрился Мишка…

– Потому и завязал? – спросил я.

Мишкин нос зашевелился, совершил небольшой круг вокруг своей оси. Он закурил и сообщил:

Ты что думаешь, это тебе пятьдесят четвертый год? Или думаешь – Мишка дурак? Или слепой? Ты ничего не знаешь. Вот поживешь – увидишь. Ты думаешь, еще есть воры? Не ищи – нету. Сейчас не так, как было раньше. Тебя в тюрьме только надзиратели охраняли, а здесь с тебя не спускают глаз: жена – раз, уголовный розыск – два, милиционер – три, бригадмильцы – четыре, дружинники – пять, – Мишкины пальцы один за другим растопырились. – Без прописки не проживешь и двух дней, а говорить нужно научиться во что бы то ни стало на грамотном языке, без всяких там междометий и прочих словечек…

Тяпнули, закусили, повздыхали.

– Тряпки и часы обесценены, за них ни черта не возьмешь, разве если что-нибудь заграничное попадется… А деньги… За мелочью не погонишься, а большие деньги все на сберкнижках.

Налили, выпили, повздыхали.

– Раньше, бывало, пробежишь по карманам – на базаре, в трамваях. Смотришь, к вечеру, мало-помалу приличный заработок набран. Теперь же и карманы… Ну что в них найдешь? Разве что вытянешь перчатки у какого-нибудь ротозея. Как выдумали эти новые деньги невероятно малого размера… так спрячут – не найдешь. Да еще одеваться стали непонятно, ты себе не представляешь! Моды всякие… Ты, например, уверен, что карман на своем месте, где ему быть полагается, а его уже переместили в другое место, где тебе в голову не придет его искать.

Налили, выпили, задумались.

– И как тут жить… при такой ситуации? Только дураку неясно, что надо менять пластинку. А ты? Что же…