Кристофер Прист - Фуга для темной земли

Проблема состояла для меня в том, обнаруживать или нет наше присутствие.

Я считал, что вдвоем с Салли нам не так уж плохо. Пришлось убираться всего из пары домов, когда пошли слухи, что незарегистрированные граждане и те, кто давал им приют, подлежат отправке в лагерь для интернированных лиц. Хотя это постановление вскоре было отменено, мы решили, что лучше быть от греха подальше и оказались в этом доме.

Я наблюдал за группой и не мог решиться.

Если мы будем сами по себе, то опасность быть схваченными меньше, но присоединение к сформировавшейся группе означало более регулярное пищевое довольствие. Ничего привлекательного не было ни в той, ни в другой перспективе, но живя в доме молодоженов, мы слушали сводки континентальных радиостанций, поэтому нам были известны природа и размах гражданской войны. Мы с Салли входили в число наиболее пострадавших: двух миллионов лишившихся крова граждан, которые вынуждены жить бродяжничеством.

Больше всего беженцев в средней и северной Англии, там условия их существования предполагались наихудшими. На юге беженцев много меньше; радиообозреватели полагали, что жить им здесь легче, но и здесь, по их оценкам, в этой части Англии бродяжничало около ста пятидесяти тысяч граждан, живших за счет сельского населения.

Спустя некоторое время прибывшая группа беженцев стала устраиваться на ночлег; они поставили две или три палатки. В дом зашел мужчина и набрал из-под крана два ведра воды. В огороде развели костер и достали продукты.

Затем я обратил внимание на женщину, которая возилась с двумя маленькими мальчиками. Она пыталась заставить их умыться, но успеха не добилась. Она и сама выглядела грязной и усталой, волосы уложены в неопрятный узел на голове. Я узнал Изобель.

Это открытие, казалось, должно было заставить меня колебаться еще больше, но вместо этого я спустился вниз и попросил Лейтифа принять нас в его группу.

Я шел на юг. Один я чувствовал себя в большей безопасности, чем с Лейтифом и остальными. С карабином я расстался, не было у меня и никакого другого оружия. Я нес лишь сумку с личными вещами, спальный мешок и немного продуктов. Мне нетрудно избегать нежелательных встреч с вооруженными силами, а входить в контакт с людьми в забаррикадированных деревнях и державших оборону домах было проще, чем если бы я был с группой. Первую ночь я спал под забором, вторую – в сарае, на третью мне отвели комнату в доме.

В четвертый день одинокого бродяжничества я вошел в контакт с другой группой беженцев. Как только предварительная договоренность была достигнута, я поговорил с предводителем.

Он спросил, почему я оставил Лейтифа и его людей. Я рассказал о карабинах и намерениях Лейтифа, поделился своими страхами по поводу активного участия беженцев в гражданской войне. Поделился я с ним и надеждами разыскать жену и дочь.

Мы разговаривали под навесом, который защищал когда-то место парковки автомобилей возле бара. Остальные люди его группы готовили еду и что-то мыли в помещении кухни брошенного здания.

– Ваша группа была больше нашей?

– Первоначально больше, – сказал я. – До налета нас было двадцать девять мужчин и семнадцать женщин.

– Кто были эти женщины? Ваши жены?

– В большинстве. Остальные, моя дочь и три одинокие девушки.

– Нас тридцать пять. И женщин больше, чем мужчин.

Он рассказал, как однажды их окружила какая-то часть националистов. Мужчинам подходящего возраста предложили на выбор: интернирование в концлагерь или мобилизация в армию. Прибывшая в лагерь команда инспекторов ООН освободила отказавшихся воевать, но многие мужчины остались сражаться на стороне националистов.

Я зло пошутил по поводу тяги одной из воевавших сторон к мужчинам, а другой к женщинам.

Мой собеседник спросил:

– Вы уверены, что ваших женщин похитили афримы?

– Да.

– В таком случае, мне кажется, что я знаю, где они могут быть. – Он бросил на меня взгляд, словно хотел что-то понять по моей реакции. – Я слышал, хотя это только слухи, что афримское командование распорядилось о создании нескольких публичных домов белых женщин для своих войск.

– Слухи, вещь надежная, – заметил я.

Он кивнул.

Я таращил на него глаза, был потрясен и молчал. Потом прошептал:

– Она еще ребенок.

– У меня здесь жена, – сказал он. – Всегда есть что-то, от чего все мы должны искать защиты. Все, что мы можем, – прятаться до окончания войны.

Мне дали немного продуктов и мы обменялись всеми сведениями о продвижении войск, какими располагали. Они хотели знать о группе Лейтифа как можно больше и я подробно объяснил, где видел группу в последний раз. Мне сказали, что причина их интереса в стремлении объединить силы двух групп для охраны женщин, но по моему разумению он разгорелся из-за моего рассказа о карабинах.

Я жалел, что не удержал язык за зубами и видел, что неумышленно выступил в роли спонсора движения, к которому сам не пожелал присоединиться.

О публичных домах я постарался выведать как можно больше. Инсинктивно я чувствовал, что Салли и Изобель судьба забросила в один из них. Было отвратительно и страшно думать об этом, но в одном отношении все же успокаивало, потому что оставался шанс, что если публичные дома находятся в ведении командования, то можно будет аппелировать либо к самому командованию, либо к одной из благотворительных организаций.

Я спросил:

– Где находятся эти публичные дома?

– Ближайший, как я слышал, к востоку от Богнора.

Так назывался приморский городок, в котором я как-то нашел бензиновые бомбы-бутылки.

Мы проверили место по нашим картам. Городок лежал в шестидесяти километрах к юго-западу от нас, а место, где я расстался с Лейтифом, примерно на таком же расстоянии к северу. Я поблагодарил группу за продукты и сведения и оставил их. Они собирали лагерь и готовились в путь.

Участок побережья, куда я направился, был мне не очень хорошо знаком. Городки переходили здесь один в другой и снова сменялись сельскохозяйственными угодьями. В детстве мне приходилось проводить в этих местах каникулы, но я мало что мог вспомнить.

Всего через несколько километров пути местность стала похожей на окраину городской застройки. Я пересек несколько магистральных дорог; встречалось все больше и больше домов. Многие выглядели незаселенными, но я не стремился обследовать их получше.

Когда по моим прикидкам до побережья оставалось километров семь-восемь, я подошел к добротно сделанной на дороге баррикаде. Защитников не было видно, но я шел как можно более открыто, готовый в любую минуту свернуть, если возникнут затруднения.

Выстрел прозвучал неожиданно и озадачил меня. Либо патрон был холостым, либо стрелок промазал преднамеренно.