Чезаре Павезе - Прекрасное лето

Они рассматривали красные и голубые лампы, и Джииия болтала и дурачилась. Сквозь витрину было видно проходящих мимо людей, и она спросила Массимо, правда ли, что Амелия ходит в белом платье.

– Откуда я знаю? – сказал он. – Вас, девушек, много. Спроси у Северино.

– Почему же у Северино?

– Северино нравятся такие кобылы, – сказал Массимо. – Это ведь та, которая ходит без чулок?

– Он сам тебе это сказал? – спросила Джиния.

– Ты его сестра и не знаешь? – со смехом сказал Массимо. – Спроси у Амелии. Ведь раньше она чуть не каждый день бывала у тебя, разве не так?

Это ни разу не приходило Джинии в голову. Мысль о том, что Северино понравилась Амелия, что он ей это сказал, а она ответила, что и он ей нравится, и что, может быть, они видятся, испортила ей настроение на весь день. Если все это было верно, то дружба Амелии оказывалась одним притворством. «Я просто ребенок», – думала Джиния, чуть не плача от злости, и, чтобы утешить себя, вспоминала, какое отталкивающее впечатление произвела на нее голая Амелия. «Но верно ли это?» – думала она. Джиния не могла себе представить, чтобы Северино влюбился в какую-нибудь девушку, и к тому же была уверена, что, если бы он увидел Амелию, когда она позировала, бедняжка разонравилась бы ему.

К вечеру она несколько успокоилась и уже была убеждена, что Массимо сказал это просто так. Ужиная с Северино, она смотрела на его руки и обломанные ногти и думала, что Амелия привыкла совсем к другому. Потом она осталась одна и, сумерничая, вспоминала о чудесных августовских вечерах, когда за ней заходила Амелия, как вдруг услышала за дверью ее голос.

– Я к тебе, – сказала Амелия. Джиния промолчала.

– Ты все злишься, – сказала Амелия. – Брось. А твой брат дома?

– Только что ушел.

На Амелии было все то же платье, но у нее была красивая прическа и коралловая нитка в волосах. Она села на тахту и сразу спросила Джинию, не хочет ли та пройтись. Голос у нее был прежний, но тише и чуточку хриплый, словно простуженный.

– Кто тебе нужен, я или Северино? – сказала Джиния.

– Вот человек. Брось ты. Пойдем со мной, я хочу только немножко рассеяться.

Тогда Джиния надела другие чулки, и они сбежали по лестнице, и Джиния рассказала Амелии обо всем, что произошло за месяц.

– А ты что делала? – спрашивала она.

– Что же мне было делать? – говорила Амелия, опять начиная смеяться. – Ничего я не делала. Сегодня я сказала себе: пойду-ка узнаю, думает ли еще Джиния о Бородаче.

Ничего больше от нее нельзя было добиться, но Джиния была рада видеть ее.

– Пойдем выпьем по рюмочке? – сказала она.

Когда они пили, Амелия спросила, почему она ни разу не пришла к ней.

– Я не знала, где ты.

– Вот так-так. Я весь день торчу в кафе.

– Ты мне этого никогда не говорила.

На следующий день Джиния пошла к ней в кафе. Это было новое кафе, помещавшееся в пассаже, и Джиния осмотрелась вокруг, ища Амелию. Та сама окликнула ее – громко, как будто была у себя дома, – и Джиния увидела Амелию в красивом сером пальто и шляпке с вуалеткой, которая делала ее почти неузнаваемой. Она сидела, заложив ногу па ногу и подперев кулаком подбородок, словно позировала.

– Смотри-ка, в самом деле пришла, – сказала она смеясь.

– Ты никого не ждешь? – спросила Джиния.

– Я всегда жду, – сказала Амелия, подвигаясь, чтобы дать место Джинии. – Это моя работа. Чтобы получить возможность раздеться перед художником, надо встать в очередь.

На столике перед Амелией лежала газета и пачка сигарет. Значит, она что-то зарабатывала.

– У тебя красивая шляпка, но она тебя старит, – сказала Джиния, заглядывая ей в глаза.

– Я и так старая, – сказала Амелия. – Тебе это не нравится?

Амелия сидела, прислонившись к зеркалу, в небрежной позе, точно развалилась на тахте. Она смотрела прямо перед собой, в зеркало на противоположной стене, в котором Джиния видела и себя. Только она была пониже, и они с Амелией выглядели как мать и дочь.

– Ты всегда здесь сидишь? – спросила Джиния. – Сюда приходят художники?

– Приходят, когда им хочется. Сегодня их что-то не видно. Горела люстра, и через витрину был виден поток прохожих.

В кафе было накурено, по все блестело и дышало таким спокойствием, что казалось, будто шумы и голоса доносятся откуда-то издалека. Джиния заметила в углу двух девушек, которые шушукались между собой и разговаривали с официантом.

– Это натурщицы? – спросила она.

– Я их не знаю, – сказала Амелия. – Что ты будешь пить, кофе или аперитив?

Джиния всегда думала, что в кафе ходят, чтобы встретиться с мужчиной, и у нее не укладывалось в голове, что Амелия проводит здесь целые часы одна, но было так хорошо, выйдя из ателье, пройти по пассажу и знать, куда ты идешь, что на следующий день она опять пришла туда. Если бы только она была уверена, что Амелия рада се видеть, она и в самом деле получила бы удовольствие. На этот раз Амелия, увидев ее через стекло, сделала ей знак подождать и вышла. Они вместе сели в трамвай.

В этот вечер Амелия была неразговорчива.

– Бывают же хамы, – обронила она.

– Ты кого-нибудь ждала? – спросила Джиния.

Они немножко поболтали и, прежде чем расстаться, условились встретиться завтра, так что Джиния смогла убедиться, что Амелия охотно видится с ней, а если она не в духе, то вовсе но из-за нее, а по каким-то другим причинам – должно быть, у нее что-то не ладилось.

– Как это бывает? Приходит художник и предлагает тебе позировать? – спросила она смеясь.

– Есть и такие, которые ничего не предлагают, – объяснила Амелия. – Им не нужны натурщицы.

– А что же они рисуют? – сказала Джиния.

– Кто его знает. Тут есть один, который говорит, что он рисует, вроде как мы красим губы. «Ты что рисуешь, когда красишь губы? Вот то же самое рисую и я».

– Но ведь помадой не рисуют, а просто мажут губы.

– А он мажет холст. Пока, Джиния.

Когда Амелия так шутила, не смеясь, Джинии делалось страшно, у нее портилось настроение и, возвращаясь домой, она чувствовала себя одинокой. К счастью, дома ей не приходилось сидеть сложа руки, нужно было что-то приготовить на ужин Северино, а после ужина уже темнело и наступало время выйти прогуляться одной или с Розой. Иногда она думала: «Ну и жизнь у меня. Верчусь как белка в колесе». Но эта жизнь ей нравилась, потому что только при таком верчении и приятно выкроить спокойный часок и отдохнуть в обед или вечером, когда она заходила в кафе к Амелии. Если бы не Амелия, она была бы посвободнее, но для чего ей это было теперь, когда погода портилась и не хотелось даже выходить на улицу? Если что-то должно было произойти в эту зиму – а Джиния чувствовала, что должно, – то, конечно, благодаря Амелии, а не таким дурехам, как Роза или Клара.