Михаил Чулаки - Борисоглеб

А Глеб в это время придумал, что именно в них должна влюбиться какая-нибудь кинозвезда. И не какая-нибудь, а самая-самая – кто сейчас вместо Софи Лорен? Влюбится, потому что обычные мужья ей надоели, а вот такого – двойного – нет ни у кого. Еще и найдутся другие многие звезды и звездочки, которые попытаются их отбить, так что самой первой и самой догадливой придется держаться за них всеми ручками. А они еще подумают, оставаться ли с ней…

Мышка заглянула к ним перед обедом.

– Ну что, мальчики, котлеты есть будете? Я фарш купила. Знаете, сколько теперь фарш стоит? Самый изумительный взяла, парной. Нельзя же мужчинам без мяса!

Мышка торжественно и многозначительно подкладывала им котлеты, они жадно ели и думали, что вчерашняя ночь повторится снова.

По радио запел хор на слова Пушкина: «Восстань, боязливый!» Дальнейших слов было не разобрать, но самые первые – самые интересные. Но к близнецам заклинание Пушкина уже не относилось. В первую ночь – пожалуй, в первую ночь заклинание бы пригодилось, особенно Борису, но теперь он уже это преодолел.

И Мышка снова неслышно пробралась к ним. На этот раз Борис наконец-то попал в запретную зону. В запретный рай… Так вот та ось, вокруг которой вращается Вселенная. Или, по крайней мере, – Земля!

Земля вращалась все быстрее; и вдруг ось начала резко вибрировать – как волчок, исчерпавший вращение (папа когда-то подарил игрушку). И не только – ось. Мышка вся дергалась в судорогах – бедная маленькая мокрая Мышка.

Борис испугался было, что сделал что-то не так, даже собственное его райское блаженство от испуга ослабло, но потом что-то вспомнил, сообразил, что этого-то Мышка и хотела. В этих вибрациях ее мечта и ее награда! Насколько же мощнее и дольше ее вибрации, по сравнению со сладким взрывом боеголовки. Землетрясение – рядом с горячим гейзером!..

А Глеб ей вчера землетрясения организовать не смог. И значит, вчера у Мышки получилась только репетиция, зато сегодня – настоящая премьера!

Глеб порадовался за Борьку, что брат его догнал в развитии. И не ревновал, что с Борькой Мышка поймала полный кайф. Потому что вчера Глеб ее разбудил для радостей – как Спящую Красавицу от долгого сна. Вчера разбудил – ну а сегодня заплясала.

И вдруг он как-то спокойно понял, что глупо они подозревали подряд всех заказчиков, никто ее не раздевал после отца. Мышка столько лет ждала и терпела, терпела и ждала. И дождалась. Поэтому теперь Мышка больше благодарна им, чем они – ей…

– Ой, мальчики, – шептала Мышка, – мальчики…

И еще что-то – совсем неразборчиво.

Шептала, пока они не заснули.

Борису приснилось, что он один. Отделился. Собственная отдельность снилась ему не раз, но никогда – так ясно. Вот он просыпается – и он один. Правый бок затянут кожей точно так же как левый. А прошлое – прошлое было нелепым сном: будто родился сросшись с братом и жил так, словно с огромной живой опухолью на боку. Но наконец нелепый сон кончился и он просыпается – один. Отдельный человек. Такой как все. Ничего больше не надо: быть отдельным, таким как все! Вот он вскакивает – легко и свободно, и от легкости подпрыгивает почти под потолок. Поворачивается, наклоняется, идет сам куда хочет – и не нужно никакого другого счастья! Идет в уборную. Даже пойти самому в уборную, спустить самому штаны, не подлаживаясь под брата – уже счастье!

Да, хотелось в уборную… Борис проснулся. И еще не пошевелившись, еще не слыша дыхание брата, только по привычному чувству натяжения в правом боку понял, что то был сон. Что по-прежнему он прикован к брату так крепко, что каторжник с цепью на ноге – свободный человек.

И вспомнилось письмо из Дженерал хоспитал, о котором он старался не думать. Письмо, в котором американский профессор объяснял, что разъединить близнецов можно было бы, но выживет при этом только один. И потому они не возьмут на себя такое решение.

Хорошо им рассуждать об этике – свободным одинарным людям. Хорошо советовать привыкнуть и терпеть! А если бы этот профессор, этот Рубль родился таким – он бы терпел?! Неужели не понять, что лучше жить одному, чем мучиться вдвоем?!

Глеб тоже видел очень яркий сон. Как будто они летят куда-то на самолете – в Америку, наверное – и стюардесса склоняется над ними, говоря: «Дабл уиски… Двойное виски», склоняется все ниже, превращаясь в кинозвезду, ту самую – кто сейчас вместо Софи Лорен? – и шепчет: «Дабл секс… Двойной секс».

Сон Глеба оказался в руку – по крайней мере, отчасти. Через два дня позвонил мистер Лив, американец.

Мама, как обычно, сняла трубку: Борису и Глебу никто не звонит, даже учителя – знают, что их необычные школьники всегда дома и приходят когда хотят, без звонка.

Мама сняла трубку и слушала сначала в недоумении:

– Мистер?.. Не знаю… Ах, Борис Яковлевич, так бы сразу и сказали!

И объяснила братьям:

– Помните, был такой заказчик. Или не помните. Раз розы принес – изумительные. Но все равно не в моем вкусе. Он тогда был Левинский, а теперь мистер Лив.

Когда-то в Ленинграде этот Левинский писал диссертацию по химии, но в Америке он свою химию забросил, и явился к близнецам в качестве рекламного агента. Или даже не рекламного – в Америке множество разновидностей агентов, больше, чем в России.

Мама открыла ему дверь – и заглянула через минуту, шепнув:

– Опять явился с розами! Но они же сейчас бешеных денег!

Следом вошел и мистер Лив, как-то особенно лоснясь – щеками, пуговицами, пряжками.

– Почему вы здесь сидите? – сразу зашумел он. – Вы сидите на деньгах и не хотите шевелиться! Как и все в этой стране. Я заключу с вами контракт! Кому я уже не помог. Знаете Женю Петелина? Он мой. И Алик Лепин. Цой тоже был бы мой, если бы не разбился.

Мистер Лив заключал контракты и с хоккеистами, и с фигуристами, и с ударниками. Вывозил в Штаты целыми оркестрами и командами.

– Я сделаю вам миллионный контракт! В Штатах уже сорок лет не выступали сиамские близнецы! Или пятьдесят.

И мир как бы распахнулся.

Завтра же они могут выйти из своей зеленой комнаты, от которой они уже почти озверели, сесть в самолет и убедиться, что Земля круглая. А то им уже начало казаться, что она плоская, как экран телевизора.

– Вы выступите в Майами! – восклицал Борис Яковлевич. – В Лас-Вегасе! В Лос-Анжелесе!

– Да что же они там будут делать? – в почтительном ужасе возражала мама.

– Показываться! Ходить. Разговаривать. Я же не говорю про какой-нибудь цирк, балаган. В Штатах тысячи миллионеров, десятки тысяч. И почти все будут рады выложить по десять тысяч, чтобы посидеть на банкете с «русским чудом». Или с «ангелами перестройки».

– При чем здесь перестройка? – продолжала пугаться мама. – Мальчики родились гораздо раньше.