Брет Эллис - Гламорама

Со всех сторон раздается элегантная тарабарщина. Типичные темы беседы: серийные убийцы, особенности режима в различных нарколечебницах, доля «очень сухих» влагалищ в общем количестве просто «сухих», самоубийственный образ жизни, практикуемый какой-нибудь дурой-моделью. Мне здесь настолько неуютно, что я время от времени отваживаюсь мочить корки типа «Я вообще-то законопослушный гражданин». Фраза «снова за парту» звучит каждый раз, когда какой-нибудь очередной репортер сует мне микрофон в лицо, я начинаю дергаться, услышав ее, и, чтобы отвертеться от всего этого, спрашиваю у кого-то, как пройти в туалет.

В мужском туалете два педрилы в соседней кабинке обмениваются своими соображениями по поводу того, как дальше существовать в этой бессмысленной вселенной, а я просто прослушиваю мой автоответчик с мобильного телефона и наслаждаюсь покоем. Наконец педрилы сваливают и наступает полная тишина, даже абсолютная, и я могу прослушать автоответчик, уже не прижимая трубку к уху изо всех сил.

Я вслух бормочу имена звонивших: снова Дамьен, Элисон, мой агент, кто-то из телешоу, которое я ни разу не видел — но тут я вынужден прерваться, заметив, что мужской туалет совсем не так пуст, как мне показалось вначале.

Кто-то здесь есть кроме меня, и он насвистывает себе под нос мелодию.

Выключив мобильник, я прислушиваюсь, потому что мелодия мне кажется знакомой.

Я осторожно выглядываю из кабинки, но в туалете пусто.

Свист гулко отражается от кафельных стен, а затем низкий, звучный мужской голос, звучащий почему-то как голос призрака, начинает напевать, время от времени останавливаясь.

Я распахиваю дверь кабинки, роняя при этом на кафель мобильник.

Я прохожу мимо раковин умывальников, выстроившихся в ряд под зеркалом во всю стену, чтобы обследовать весь туалет.

Никого нет.

Туалет пуст.

Я мою руки, проверяю все кабинки, а затем возвращаюсь обратно в клуб.

Я снова в моей новой квартире в Верхнем Ист-Сайде, которую мне купил отец. Стены в гостиной выкрашены в голубой и желто-зеленый цвета, а шторы на окнах, выходящих на Семьдесят Вторую улицу, сшиты из расписанной вручную шелковой тафты. Антикварные кофейные столики. Французские зеркала в холле. Торшеры работы Ногучи и кресла с гнутой спинкой, расположенные в стратегических точках. Подушки с геометрическим узором на тахте. Вентилятор на потолке. Картины Дональда Бэхлера. У меня есть даже библиотека.

Кухня выдержана в слегка более современном стиле: мозаичный пол из сланца и мрамора, черно-белая фотофреска с изображением пустынного пейзажа, над которым летит игрушечный самолет. Металлическая фурнитура, напоминающая кабинет врача. Матированные стекла в окнах столовой. Изготовленные на заказ стулья вокруг стола, купленного на аукционе Christie's.

Я захожу в спальню, чтобы проверить сообщения на автоответчике, поскольку на индикаторе видно, что с тех пор, как я покинул клуб двадцать минут назад, мне звонили еще пятеро. В спальне над старинной кроватью на полозьях из красного дерева, сделанной в Вирджинии в девятнадцатом веке — по крайней мере мне так сказали, — висит зеркало в стиле чиппендейл — подарок папы.

Я подумываю о том, чтобы завести далматинца.

Гас Фреротт в городе. Звонила Камерон Диас. Затем Мэтт Диллон. Потом снова Камерон Диас. А потом снова Мэтт Диллон.

Я включаю телевизор в спальне. Клипы, как обычно. Я переключаю его на канал, транслирующий прогнозы погоды.

Я потягиваюсь со стоном, высоко поднимая руки над головой.

Я решаю принять ванну.

Я осторожно вешаю на плечики пиджак от Prada. Я думаю: «Ты надел его в последний раз».

Я наклоняюсь над белой фарфоровой ванной и открываю краны, делаю воду погорячее. Я добавляю немного соли для ванн от Kiehl и размешиваю ее рукой.

Я подумываю о том, чтобы завести далматинца.

Я снова потягиваюсь.

И тут я замечаю на полу какой-то предмет.

Я наклоняюсь.

Это крохотный бумажный кружок. Я трогаю его указательным пальцем и он прилипает к нему.

Я подношу палец к лицу.

Это кружок конфетти.

Я долго разглядываю его.

В глазах у меня слегка темнеет.

Темнота накатывает на меня.

Беззаботно насвистывая, я медленным шагом возвращаюсь в спальню.

Очутившись там, я замечаю, что конфетти — розовые, белые и серые — разбросаны по всей постели.

Поглядев в зеркало в стиле чиппендейл, висящее над кроватью, я собираюсь с духом, перед тем как заметить чью-то тень за ширмой-гобеленом восемнадцатого века, стоящим в углу.

Тень пошевельнулась.

Она ждет. Терпеливо ждет.

Я подхожу к кровати.

Продолжая беззаботно насвистывать, я наклоняюсь к тумбочке и, посмеиваясь про себя, делаю вид, что никак не могу развязать шнурки на ботинке. Тем временем я засовываю руку в ящик и достаю оттуда «вальтер» двадцать пятого калибра с навинченным на него глушителем.

Я бреду обратно в ванную.

Я считаю про себя.

Пять, четыре, три…

Внезапно я меняю направление и иду прямо на ширму с пистолетом в руке.

Подняв пистолет на уровень головы, я стреляю. Два раза подряд.

Сдавленное рычание. Звук льющейся жидкости — это струя крови ударяется об стену.

Человек, одетый в черное, половина его лица разворочена пулей, падает вперед, опрокидывая ширму, сжимая маленький пистолет в затянутой в перчатку правой руке.

Я уже совсем собираюсь наклониться и вынуть пистолет из его пальцев, как шорох у меня за спиной заставляет меня стремительно обернуться.

Еще одна тень в черном зависла над кроватью в беззвучном прыжке. В ее руке нож, занесенный для удара.

Я приседаю, одновременно целясь из пистолета.

Первая пуля пролетает мимо и разбивает зеркало в стиле чиппендейл.

Но когда человек в черном уже падает на меня, вторая пуля попадает ему в лицо и отбрасывает его назад.

Человек в черном падает на ковер и дрыгает ногами. Я, пошатываясь, подхожу к нему и вгоняю ему две пули в сердце. Он тут же затихает.

— Блин, блин, блин, — бормочу я, пытаясь найти в темноте на ощупь мой мобильник, затем нахожу его и, на ходу вспоминая полузабытый номер, пытаюсь набрать его.

С третьей попытки в трубке раздается сигнал приема. Тяжело дыша я набираю код.

— Быстрее, быстрее!

Еще один сигнал. Еще один код. А затем я набираю еще один номер.

— Это ДЭН, — говорю я в трубку.

Я жду.

— Да. — Я слушаю. — Да.

Я называю адрес. Я говорю:

— Код 50.

Я вешаю трубку. Я выключаю воду в ванной и быстро собираю сумку с вещами на эту ночь. Я проведу ее в гостинице «Carlyle».

На следующий вечер я ужинаю с Евой в сверхмодном новом японском ресторане рядом с Сохо в новой зоне развлечений на Хустон-стрит; Ева, терпеливо ожидая, пьет зеленый чай в кабинке, расположенной в битком набитом главном зале, а рядышком с ней лежит на столе аккуратно сложенный вечерний выпуск завтрашнего «New York Observer» (с благожелательной в высшей степени статьей про моего отца, которая на самом-то деле про нового Виктора Джонсона и про все, чему он научился). Метрдотель с преувеличенным энтузиазмом, держа меня за руку, рассыпаясь в соболезнованиях и, рассказывая мне о том, насколько я ультракрут, проводит меня в кабинку. Я воспринимаю все это как должное и, поблагодарив его, усаживаюсь рядом с Евой. Мы улыбаемся друг другу. Я не забываю поцеловать ее. Я совершаю все положенные действия, поскольку весь зал смотрит на нас, и, собственно говоря, ради этого мы и сели в кабинку, ради этого мы и пришли сюда.