Брет Эллис - Гламорама

— Ее, эээ, убили, детка, — сообщаю я, шмыгая носом.

— Не думаю, что это было убийство, — говорит Лорея, тщательно подбирая слова.

После еще одной долгой паузы я спрашиваю:

— А что же это было?

И тогда она мрачно сообщает:

— Это была декларация.

Она явно вкладывает в эти слова гораздо больше, чем я в состоянии понять.

— Я тебя умоляю, Лорен, — шепчу я в отчаянии.

Но она вешает трубку.

Камеру останавливают, и гримерши накладывают пару глицериновых слез на мое лицо, и камера вновь начинает снимать, и заранее отрепетированным жестом я бросаю трубку на рычаг так, что она выскальзывает у меня из руки и повисает на шнуре, а затем я медленным движением поднимаю трубку и тупо гляжу на нее. Сцена снята, и мы переходим к следующему эпизоду.

Хлое позволяет консьержу впустить меня только после того, как режиссеру удается уговорить Эштона пройти со мной сцену еще один раз, поэтому я уже в курсе, что, когда сегодня Хлое не вышла на подиум, это вызвало грандиозный шум. «Hard Copy», «Inside Edition», «A Current Affair», «Entertainment Tonight» и «Nightline» звонят весь день напролет, поэтому Хлое уезжает в Кэньон-Ранч на две недели с Бакстером Пристли, а в лифте режиссер, который уже сыт мной по горло, шипит мне на ухо: «Изображай страдание», и я изо всех сил стараюсь, но мне удается изобразить только легкую грусть, и когда я неуверенно смотрю прямо в камеру, она уплывает вверх и следует за мной, пока я иду по коридору, ведущему к лофту Хлое.

В лофте так холодно, что зуб на зуб не попадает, несмотря на то, что включены все осветительные приборы. Оконные стекла покрыты толстым слоем льда, на шкафчиках в кухне и гигантском стеклянном кофейном столике лежит слой изморози, пол местами скользкий. Телефон постоянно звонит, стараясь перекричать включенный телевизор в спальне Хлое, и когда я захожу туда, чтобы выключить его, показывают как раз рекламу сегодняшнего выпуска «Шоу Патти Уинтерс» — ведущая держит на руках четырехлетнего ребенка-калеку, в то время как на заднем плане играет песня Бетти Мидпер «From a Distance», а затем возобновляется показ какого-то сериала на том месте, где один персонаж говорит другому: «Как ты мог так поступить?!», и тогда я медленно направляюсь в ванную комнату, но Хлое нет и там. Ванна наполнена пеной, а на краю раковины стоят две пустые упаковки из-под мороженого Ben & Jerry's Chubby Hubby, рядом с устройством для отбеливания зубов, а неподалеку лежит еще большое ручное зеркало, в которое я, слегка запаниковав, начинаю глядеться, но тут Хлое входит в ванную, я резко оборачиваюсь, а телефон все звонит и звонит.

Хлое разговаривает с кем-то по мобильнику; она выглядит очень собранной, она видит меня и тут же направляется к кровати, на которой разложен набор чемоданов Gucci, подаренный ей на день рождения Томом Фордом, и она говорит в телефон что-то такое, чего я не слышу, затем выключает его, и я намереваюсь распахнуть объятия ей навстречу и пропеть торжественный туш, но вместо этого спрашиваю: «Кто это был?», а затем, когда она ничего не отвечает: «Это не твой телефон. Чей он?»

— Мне его дал Бакстер, — говорит Хлое. И после паузы: — Потому что на свой я не отвечаю.

— Детка, — начинаю я, — с тобой все в порядке?

Думаю я при этом о ручном зеркальце, найденном мной в ванной, — я так и не успел рассмотреть, были ли на нем следы порошка или нет.

— Ты, случайно, не начала снова?.. — я намеренно не заканчиваю мой вопрос.

Мой намек доходит до нее гораздо дольше, чем я ожидал, и наконец она говорит: «Нет, Виктор», но при этом вздрагивает, так что я не вполне ей верю.

Телефон все звонит и звонит, а Хлое все достает и достает свитеры из своего стенного шкафа и укладывает их в чемоданы, при этом все ее движения подчеркнуто неторопливы, даже демонстративны, словно мое присутствие для нее ничего не значит, но затем она вздыхает и замирает. Она смотрит на меня, а я сижу в огромном белом кресле, и меня колотит от холода. В зеркале на противоположной стене спальни я вижу свое отражение и замечаю, что мое лицо разбито далеко не так сильно, как я опасался. Хлое спрашивает меня: «Почему?», а телефон все звонит и звонит.

— Почему… что?

— Просто почему, Виктор.

— Детка, — говорю я, разводя руками так, словно собираюсь что-то объяснить. — Ты для меня, эээ… непрестанный источник, эээ… вдохновения.

— Я хочу, чтобы ты дал мне понятный ответ, — спокойно говорит она. — Без этих твоих хождений вокруг да около. Просто ответь почему.

Мне ничего не остается, как сказать:

— А, теперь я врубился.

— Если, конечно, ты еще меня хоть капельку любишь, Виктор, — вздыхает она, снова направляясь к шкафу.

— Зайка, прошу тебя, не надо…

— Почему, Виктор? — спрашивает она снова.

— Детка, я…

— Не бойся, я не буду плакать. Я уже проплакала всю ночь, — сообщает она. — И уж точно я не буду плакать, пока ты здесь, так что говори и ничего не бойся.

— Зайка, мне нужно… мне нужно… — я вздыхаю, а затем начинаю сначала. — Зайка, понимаешь, подобные вещи…

— Ты ведь никогда не отвечаешь прямо на вопрос, если можно избежать этого, верно?

— Гмм… — Я гляжу на нее в растерянности. — А ты что-то спрашивала?

Она осторожно укладывает футболки и колготки в угол самого большого чемодана, затем обматывает провод фена вокруг его ручки и укладывает фен в чемодан поменьше.

— Мне понадобилось очень много времени, Виктор, для того, чтобы начать верить в себя, — говорит она, проскальзывая мимо. — Я не позволю тебе все испортить.

— Но ты не веришь в себя, — бормочу я, устало мотая головой. — Вернее, веришь, но не до конца. Слушай, перестань все время ходить по комнате.

Кто-то звонит Бакстеру на мобильник. Хлое поднимает его с кровати и слушает, не сводя с меня взгляда, а затем отворачивается в сторону и говорит:

— Да, конечно… У меня просто еще одна встреча… Разумеется, спасибо… Хью Грант и Элизабет Херли?.. Отлично… Нет, все хорошо… Да, он сейчас здесь у меня… Нет, нет — все в порядке, не надо. Я чувствую себя нормально… До встречи.

Она выключает телефон, направляется прямиком в ванную и закрывает за собой дверь. Затем слышно, как она дважды смывает унитаз, после чего возвращается в спальню. Я хочу спросить ее, кто звонил, чтобы она назвала имя, хотя я и так знаю, кто это, и в конце концов мне не так уж и хочется услышать это имя от нее.

— Итак, ответь мне все же почему, Виктор? — спрашивает она вновь. — Почему это все случилось?

— Потому что, зайка, — глотаю я слюну. — Это так сложно… Кончай, зайка… Это все… что я понимаю? Это все… что я могу?

Я говорю, надеясь, что правильные слова сами придут мне на ум.

— Ты все понимаешь превратно, — говорит она. — Абсолютно все.

— О Боже, — вздыхаю я.