Diamond Ace - Тяжёлый дождь

Маленькие прихожие современных домов – это всё, что осталось от огромных залов средневековых замков и поместий. Палаты стали будуарами, обставленными миниатюрной мебелью Джиотто или Метрополь. Пространство сжимается, унифицируется, подгоняется под стандарты. "Икея" консолидирует отправки целыми городами, и не разберёшь, где ты проснулся: Огайо, Штутгарт, Осло или Милан. Ахроматическая палитра, дешёвые и аккуратные формы, однообразные спальни с такими же женщинами, выкрашенными во все типовые каталоги, одетыми в торговых центрах тяжести и накормленными "Цезарем". Их фотографии – это копии, а паспорта – копии копий. Им нравятся доступные страны, пирсы, имена на песках, фуршеты. И пока кожа бледнеет, они с каким-то агоническим восторгом разносят информацию о перелётах, точно пилигримы – сифилис. Они это делают. Встают в один ряд и хором запевают песню о себе, полагая, что все только и ждут подобных мемуаров: монотонных вокализов об одном и том же.

Не от того ли мельчает совесть, что стены начинают сдвигаться?

Что ты скажешь, когда тебя случайно раздавит, пока ты переодеваешься в своём микроскопическом гардеробе? Ничего. Ничего ты уже не скажешь.

– При подкожном и внутрибрюшном введении изомеры вызывали местные саркомы у мышей и крыс.

Крошечные ванные пришли на смену греческим термам. Малюсенькие сауны вытеснили римские бани, выполненные из мрамора и украшенные мозаикой. Развалины тесных качалок, смердящие ногами и гнилью немытых атлетов, тренажерные залы, фитнесс-центры пришли на смену палестрам – гимнастическим школам, где юноши могли заниматься бегом и борьбой, метанием копья и диска, плаванием и гимнастическими упражнениями. Я чувствую, как уменьшаюсь. В кармане Пантагрюэля всё просторнее.

Прогресс не оставляет тебе выбора.

Крысы и мыши на игле минимизации личного пространства. Карциномы модных каталогов голландской мебели. Саркомы рекламных роликов, взывающих к ничтожеству.

– Следуй за белым кроликом.

Это Дэл так пригласил меня подняться на второй этаж. Он подвёл меня к одной из дверей.

– Сейчас я покажу комнату Каталины, а ты скажешь, как тебе.

Дэл повернул ручку, и меня окутала прохладная полутьма. Щелчок выключателя. В глаза бросилась знаменитая "усиленная перспектива" Палладио, воссозданная самим "художником" Дэлом Симмонсом.

Я вошёл в крохотный "Олимпико".

Викторианские красные и лиловые тона, плавно переходящие в пастельные оттенки голубого и розового а-ля рококо; смысловое ощущение единства спальни, окно – барочный шедевр. Темная сторона Дэла. Тяга к прекрасному, контрастирующая с напускной циничностью. Всё его красноречие уложено в несколько квадратных метров.

Дэл любит свою сестру.

Он хочет, чтобы я знал об этом. Я тоже люблю свою "сестру" Хилари, контракт обязывает. Но в чём разница? Если любовь заключается в действиях, тогда кровное родство – всего лишь незначительный пункт в списке общего между двумя людьми. Я люблю миссис Бальмонт, потому что выношу её мусор, готовлю для неё ужины и смотрю с ней телевизор. Дэл превращает спальню сестры в произведение искусства, а я интересуюсь в деканате успеваемостью Мадлен Форман, как самый настоящий отец.

Семья – результат дикой пьянки, которую называют свадьбой.

Все эти слова, данные богу во время венчания – сомнительный моцион. Обещать какому-то парню, который, с позволения сказать, чуть популярнее Санты, что ты будешь хранить верность и поддерживать свою вторую половинку в болезни и здравии – блажь, какой сектанты потчуют доверчивых домохозяек.

Господь – величина непостоянная, замените его на что угодно – смысл останется прежним. Ни одна клятва не в силах противостоять потребности человека в удовлетворении. Если нужно будет переступить через мужа, ты это сделаешь. Непреодолимый соблазн поджидает за углом и потирает руки.

Нимфы искушают тебя.

Наводят бешенство и безумие.

Мужья попадают в умело плетёные сети современных Калипсо. Только Гермес приходит не всегда, и семьи распадаются на части. Одиссеи, отчаянно ищущие поддержки в Содоме Пастора Троя. Пенелопы растят своих Телемахов без отцов. Бывшие Электры и Зевсы.

Всего лишь любители присунуть на стороне.

Я спрашиваю Дэла, к чему вся эта роскошь?

– Эй, ты не забыл, что здесь будет жить моя сестра, парень?

Я помню. Ладно, проехали, но зачем ты меня позвал сюда?

– Чтобы ты осмотрелся. Через несколько часов Каталина будет здесь. Так что можешь и остаться. Только внизу, на диване.

"Мама" будет волноваться. И это хорошо. Ведь она будет меня отчитывать, как своего родного, возможно, запретит мне смотреть телевизор, или спрячет мышь от компьютера.

Окей, говорю. Я останусь.

– Отлично. Следуй…

Да-да, за белым кроликом, я помню.

6

Когда ты спишь два часа, да ещё и в чужом доме, пробуждение доставляет некоторые неудобства. Сон прервался глухим ударом багажника, из которого Дэл выудил немногочисленные вещи сестры. Две небольших спортивных сумки, забитых, кажется, не под завязку. Каталина по-прежнему сидит в машине – небольшом минивэне Версо, который по словам рекламы является "динамическим пространством, в котором вы почувствуете себя собой".

И нигде больше. Только в ебаном минивэне Версо.

Вершина конструкторской мысли.

Позволительная роскошь устанавливает порог твоих мечтаний.

"Семейный автомобиль с системой сидений Изи-Флэт-Севен сочетает в себе новый стиль, усовершенствованное управление и максимальный комфорт для всех ваших Я".

Я-муж, Я-рабочий, Я-сексоголик – и все мы обретаем счастье, зная, что у нас Изи-Флэт-Севен.

Я смотрю на попытки Дэла уговорить Каталину пройти в дом, и в памяти всплывает сон, который я видел совсем недавно, покоясь на узком диване, предоставленном мне самим хозяином.

Заброшенный район, по которому я бродил во сне, напоминал тот квартал, в котором мы жили с семьёй, когда мне ещё не было восьми лет. Несколько частных домов, выкрашенных в матовый серый цвет, неподстриженные газоны соседей, отмечавших День Благодарения в кругу ожиревшей родни, и тяжёлый дождь , сгибавший меня пополам в оригами. Каждый шаг на пути к огромному трёхэтажному зданию сопровождался зубным хрустом, ноги тряслись, но я не ощущал боли, только пытался распрямиться и пробиться через массивные капли к той постройке, в окне которой я видел отца, избивавшего мать. Стёкла, казалось, выбиты, а над домом сиял колоссальный коралловый луч, по которому наперекор массивному ливню поднимался розоватый пепел.

Ничего не стало, когда из машины вылезла Каталина, держа за руку брата. Я ошибался. Она совершенно не похожа на Дэла, скорее, полная его противоположность.