Игорь Редин - Синий роман

– Да стояли на перроне, – более скоростного съёма мне наблюдать не приходилось.

Не успели мы зайти в купе, как Русь сразу же куда-то пропал. Впрочем, пропажу мы обнаружили, только когда он вновь появился перед нами. Русь был не один. С ним был ящик водки.

– Не в сухую же нам трястись трое суток, – оправдывался он, открывая бутылку, – жене от получки привет передай, сынишке пришли бескозырку, – продекламировал новоявленный Бродский, держа в руке алюминиевую пробку. Она действительно напоминала бескозырку.

– Ты где взял водку?

– Купил.

– Где?

– Отгадай с трёх раз, – и сразу: – у нашего проводника, – антиалкогольная кампания того времени на проводников не распространялась.

Время сгущалось сумерками и запивалось водкой. Я сделал большую ошибку, когда остался на ночь в нашем сумасшедшем купе и многострадальном вагоне.

Как только пассажиры стали взбивать голодные подушки и натягивать на уши то, что десять лет назад называлось одеялами, Русь с Базановым ощутили потребность в общении. Пузо спал. Я был неразговорчив. И они решили познакомиться с соседями.

Раздобыв где-то ведро с углем и металлический совок, они пошли по вагону в поисках потенциальных покупателей чёрного золота. Не спрос рождает предложение, а наоборот. Импозантная фигура Базанова была достойна кубизма Пикассо: стильные чёрные туфли, чёрные носки, модное чёрное пальто и жёлтые семейные трусы в синий горошек. Остальные предметы его туалета отсутствовали. Завершала этот ансамбль сорванная с окна занавеска. Она, словно официантский рушник, висела на правой руке Базика.

"Не желаете ли уголька?", – вежливо справлялись жаждущие общения продавцы. Но сонные люди не торопились расставаться со своими сбережениями ради синей чёрно-золотой химеры. Отказников Базанов помечал углем, рисуя им на лбу незатейливый крестик.

Я сидел в купе вкупе с водкой и спящим Пузом и втыкал. Фразы типа: "Сколько можно?", "Дайте покоя!" и "Вы что, с ума сошли, что ли?" давно уже стали привычными и почти родными, но кем-то оброненное слово: "милиция" заставило меня мгновенно протрезветь. Я выскочил в коридор. Или что там у них в вагоне вместо оного?

Базанов был занят бодиартом. Он рисовал на лбу возмущённой женщины очередной шедевр в виде креста. Русь смеялся, как сумасшедший. Извинившись перед дамой и заверив её, что больше такого не повторится, я пинками погнал продавцов угля в наше купе. Странно, но они не сопротивлялись. Наверное, они относились ко мне, как к своему папе, которого надо слушаться, но если он не видит, можно и пошалить.

– Я, наверное, застудил поясницу, – сказал Русь на следующее утро, – мне нужен массаж.

– Тебе нужен массаж мозгов, – ответил я и с помощью пилочки для ногтей сделал ему трепанацию черепа.

Мне нужно было извлечь из его серого вещества детище Ильфа и Петрова. Сначала мне попадались мелкие и довольно незначительные предметы: глобус, на котором ничего, кроме Северной Америки не было и старый трёхколёсный велосипед, женские трусики и их обладательница, пять пепельниц и афера века, рога и копыта, дети лейтенанта Шмидта и Марлен Дитрих, двенадцать стульев и золотой телёнок, Илья Ильф и Евгений Петров, и, наконец, сам товарищ Бендер.

Закрыв череп, я, довольно потирая руки, посмотрел на Руся. Передо мной была амёба. Инфузория-туфелька сидела передо мной. Тогда я, не соблюдая никакой последовательности, спешно запихнул обратно всё, что до этого извлёк из его серого вещества. Кстати, у него оно было нежного розового цвета.

– Почему? – спросил меня Русь.

– Что почему?

– Почему мне нужен массаж мозга?

– Забудь, – мне не давала покоя картина одноклеточного Руся, – давай лучше выпьем.

– Давай. А ты не будешь больше пинаться? А то, когда ты напьёшься, тебя клинит.

– Нет. Не буду, – заверил его я.

В вагоне-ресторане никого, кроме меня, не было. Я баловал себя кофе с коньяком. Оказывается, если как следует попросить, добавив для весомости к просьбе энное количество денег, то и в поезде можно получить хороший кофе.

Я не видел, как она вошла. За окном мелькали столбы, проплывали подо льдом реки, и стоял горизонт. Снег. Интересно, почему наш Дед Мороз передвигается пешком и с девицей, а их Санта Клаус в санях, запряжённых рогатыми животными и в гордом одиночестве?

Чехов. Она читала Чехова. Книга не лежала, а стояла на столе, поэтому я без труда смог ознакомиться с содержанием обложки.

– Вы Чехова любите или он Вам просто нравится? – я без разрешения уселся за её столик.

– Люблю, – оказывается, у неё приятный низкий тембр голоса.

– В таком случае, нам больше не о чем беседовать, – я заинтриговал её.

– Почему?

– Потому что, кроме того, что он жил в Ялте, я о нём ничего не знаю, – я встал из-за стола и, оставив даму в некотором недоумении, вышел из вагона, на котором было написано "Ресторан".

Я обманул её. С писателем меня связывало нечто большее, чем просто проживание в одном городе. Как-то, возвращаясь домой с очередной пьянки, я решил сократить путь и пошёл напрямик через территорию дома-музея А. П. Чехова, где и прихватил с собой лёгкое летнее кресло. Оно косило под плетёную дорогую мебель. На самом же деле, ничем, кроме того, что стояло на балкончике домика Чехова, оно похвастаться не могло. Теперь это кресло стоит на моём балконе.

Русь пытался всучить поварихе вагона-ресторана десять рублей за то, чтобы она позволила ему почистить картошку. Деньги она взяла, а работу доверить ему боялась. Он, как всегда, был пьян. Я устал одёргивать его и поэтому просто прошёл мимо. До чего же это утомительно – быть папой великовозрастного оболтуса.

Как это ни странно, в нашем купе было тихо. К спящему Пузу я привык (до чего же замечательный клиент – накатил и в люлю. Никаких проблем), но спящий Базанов – это нонсенс. На всякий случай, проверив его пульс (пульсирует родимый!!!), я устало сделал зарядку, совершил десятикилометровый кросс, принял контрастный душ (в мыслях), присел и закурил. Проводник давно махнул на нас рукой и, произнеся только одну фразу: "Главное, чтобы было тихо", удалился.

Прошлой ночью у нас гостил армянин с автомобильным именем Рафик. Русь подарил ему женскую косметику, купленную, по случаю, у цыган.

– На хрена она мне? – спрашивал болельщик ереванского "Арарата".

– Бабе своей подаришь.

– А на хрена она ей? – почти кричал любитель "Ахтамара".

– Не кричи, – я опять выполнял незавидную роль отца или надзирателя, – в соседнем купе спят дети.

– Да-да, – перешёл на шёпот потомок гостеприимных хозяев клочка земли, приютивших ковчег Ноя, – дети спят, – ревер работал исправно, правда, частично он выполнял функции реверса.

– Всякая женщина любит косметику, – продолжал свою мысль Русь.