Мишель Уэльбек - Карта и территория (La carte et le territoire)

Мы были не так уж и политизированы, но идеи Уильяма Морриса помогли нам освободиться от запретов, которые Ле Корбюзье наложил на любую форму орнаментации. Помню, Комба поначалу заартачился, прерафаэлиты были совсем не в его вкусе, но даже он вынужден был признать красоту узоров, нарисованных Уильямом Моррисом для обоев, и когда он наконец понял, о чем именно идет речь, то пришел в полнейший восторг. Он с превеликим удовольствием придумывал узоры для обивочных тканей, обоев и фризов, которые потом были использованы в целой группе зданий. Но в то время представители свободной фигуративности были слишком одиноки, доминировал по-прежнему минимализм, а граффити еще не существовало, во всяком случае, об этом не говорили. Одним словом, мы подготовили проектную документацию по всем более или менее интересным предложениям, выставленным на конкурс, и стали ждать…

Отец снова замолчал, как будто зависнув в своих воспоминаниях, потом как-то скис, уменьшился, сдулся на глазах, и Джед вдруг понял, с каким пылом и страстью он говорил. Никогда, даже в детстве, он не слышал, чтобы отец так говорил, – и уже никогда, подумал он, он так не заговорит, – только что на его глазах отец в последний раз пережил надежду и провал, соткавшие историю его жизни. Человеческая жизнь – это, в сущности, не бог весть что, ее можно свести к весьма ограниченному числу событий, и сейчас Джед наконец по-настоящему осознал горечь отца, потерянные годы, рак и стресс, да и самоубийство жены.

– Функционалисты занимали главенствующие позиции во всех конкурсных комиссиях, – мягко заключил отец. – Мы бились как рыба об лед, мы все бились как рыба об лед. Комба и Ди Роза не сразу ослабили хватку, в течение нескольких лет они звонили мне – узнать, не сдвинулось ли что-то с места… Потом, поняв, что надеяться не на что, сосредоточились на своей живописи. А я вынужден был согласиться на заурядный проект. Первым заказом был Порт-Амбарес, ну и пошло-поехало – я занялся возведением курортных комплексов. Свои собственные чертежи я рассовал по папкам, они так и лежат в шкафу в моем кабинете в Ренси, можешь съездить посмотреть… – Он сдержался и не добавил «когда я умру», но Джед прекрасно его понял.

– Поздно уже, – вздохнул отец, выпрямляясь на стуле.

Джед взглянул на часы: было четыре утра. Отец встал, зашел в туалет, потом вернулся и надел пальто. За эти две-три минуты у Джеда возникло мимолетное противоречивое ощущение, что либо их отношения вступили в новую фазу, либо, наоборот, они уже никогда не увидятся. Поскольку отец стоял перед ним как вкопанный, в выжидательной позиции, Джед сказал:

– Я вызову такси.

Когда Джед проснулся утром 25 декабря, Париж был весь в снегу; на бульваре Венсена Ориоля, пройдя мимо нищего с густой всклокоченной бородой и бурой от грязи кожей, он положил в его плошку два евро, потом вернулся, добавил еще 10 евро бумажкой; тот издал удивленное бурчание. Джед стал богатым человеком; металлические арки наземного метро нависали над стихшим, мертвенным пейзажем. Днем снег растает, под ногами будет слякоть и грязные лужи; потом город оживет, но в замедленном темпе. Между Рождеством и Новым годом, двумя горячими точками, в коммерческом и человеческом плане, проходит бесконечная неделя, которая есть не что иное, как затянувшийся простой – жизнь снова забьет ключом, с удвоенной силой, только к вечеру 31 декабря.

Вернувшись домой, он изучил визитку Ольги: Мишлен TV, авеню Петра Первого Сербского, главный редактор. Она тоже, не приложив особых усилий, добилась профессионального успеха; но замуж не вышла, и от этой мысли ему почему-то стало неловко. Все эти годы он, сам не отдавая себе в том отчета, воображал, что она встретила любимого человека или, по крайней мере, живет семейной жизнью где-то в России.

Он позвонил ей на следующий день, перед обедом, полагая, что все в отпуске, но ошибся: через пять минут ожидания заполошная секретарша ответила ему, что Ольга на совещании, но она сообщит ей о его звонке.

Шли минуты, он неподвижно сидел у телефона, все больше нервничая. Напротив него на мольберте стоял портрет Уэльбека – он забрал его утром из банка. От слишком пронзительного взгляда писателя Джеду стало не по себе. Он встал лицом к мольберту. Семьсот пятьдесят тысяч евро… – подумал он. Бред какой-то. Но и Пикассо тоже бред, можно сказать, полный бред, если вообще существуют градации бреда.

В ту минуту, когда он направился на кухню, зазвонил телефон. Джед бросился к нему и снял трубку. У Ольги не изменился голос. Голоса у людей не меняются, не более чем выражение глаз, во всяком случае. В водовороте тотального физического крушения, к которому сводится старость, лишь голос и взгляд остаются болезненными, но неопровержимыми свидетельствами стойкости характера, стремлений, желаний и всего того, из чего состоит личность человека.

– Ты заходила в галерею? – спросил он, просто чтобы начать разговор на нейтральной территории, и сам изумился, что его собственная живопись стала вдруг нейтральной территорией.

– Да, и мне очень понравилось. Это… оригинально. Ничего похожего я в жизни своей не видела. Впрочем, я всегда знала, что ты – талант.

За этим последовало ничем не замутненное молчание.

– Французик ты мой… – сказала Ольга, но ее ирония плохо скрывала подлинное волнение, и Джеду опять стало неловко, он понял, что вот-вот расплачется. – Successful* французик…

* Успешный (англ.).

– Может, увидимся?- быстро предложил Джед. Кто-то должен был первым решиться произнести эти слова, вот он и решился.

– У меня ужасно много работы на этой неделе.

– Правда? Почему?

– Мы запускаем передачи со второго января. Мне еще массу всего надо уладить. – Она задумалась на несколько мгновений. – На канале организуют новогодний корпоратив. Могу тебя пригласить. – Она снова замолчала. – Я была бы рада, если бы ты пришел.

В конце дня он получил от нее мейл со всеми подробностями. Гостей ждали у Жан-Пьера Перно, в Нейи, на бульваре Саблон. Вечеринка оказалась тематической. «Регионы Франции», оригинальная мысль.

Джед считал, что все знает о Жан-Пьере Перно, однако заметка в Википедии преподнесла ему парочку сюрпризов. Ему сообщили, например, что популярный телеведущий является автором ряда трудов. Кроме «Франции и ее ароматов», «Франции и ее праздников» он порадовал читателей сочинением «В самом сердце наших регионов» и «Потрясающими кустарными промыслами» в двух томах. Все произведения вышли в издательстве «Мишель Лафон».

Джед был удивлен хвалебным, почти дифирамбическим тоном статьи. Насколько он помнил, Жан-Пьера Перно иногда все-таки критиковали; сегодня, судя по всему, критика не стояла на повестке дня. Гениальность Жан-Пьера Перно, подчеркивалось в первых строках, проявилась в его понимании того, что после восьмидесятых годов «бабла и понтов» публика жаждет экологии, аутентичности и вечных ценностей. При том, что Мартену Буигу* нельзя не поставить в заслугу тот факт, что он оказал доверие Перно, 13-часовые новости на Первом канале, несомненно, несут отпечаток выдающейся личности прозорливого телеведущего. Начиная выпуск с изложения новостей дня – жестоких, животрепещущих, лихорадочных, безумных, – Жан-Пьер Перно ежедневно исполняет свою поистине мессианскую роль, увлекая напуганного и потрясенного телезрителя в заповедные сельские уголки, где человек, отдаваясь ритму годового цикла, ведет идиллическую жизнь в гармонии с природой… 13-часовые новости – это не просто информационная программа, а настоящее шествие со звездой, завершающееся пением псалмов. Автор статьи, признаваясь, что сам является католиком, не скрывал при этом, что Weltanshauung** Жан-Пьера Перно, идеально сопрягавшееся с образом сельской Франции, «старшей дочери Церкви», вполне вписалось бы и в пантеизм, достигая – бери выше – поистине эпикурейской мудрости.