Сесилия Ахерн - Волшебный дневник (The Book of Tomorrow)

Тогда я сказала:

– Я не говорила, как не говорила о том, что у меня во вторник началась менструация, но она же началась.

Артур вздохнул, у Розалин затвердело лицо.

– Говоришь, ты познакомилась с ней несколько дней назад? Ты уверена?

– Конечно же уверена.

– Может быть, это произошло сегодня?

– Нет.

– Она знает, где ты живешь?

– Да, знает. Она знает, что я живу тут.

– Понятно, – почти беззвучно произнесла Розалин. – Но… она приходила сегодня утром. И не задала о тебе ни одного вопроса.

– Правда? А вы что сказали ей обо мне?

Иногда, меняя тон, меняешь смысл произнесенных слов, и мне об этом было известно. Как правило, в письменных посланиях люди не улавливают нужный «тон» или, улавливая некий «тон», совершенно неправильно понимают смысл невинных фраз. Бесчисленное количество раз я ссорилась с Зои из-за того, как воспринимать послание из пяти слов. Однако моя последняя фраза имела особый смысл, и я намеренно подчеркнула ее своим тоном. Розалин поняла. Ума ей не занимать, и она сразу сообразила, что я могла слышать их разговор с сестрой Игнатиус. Правда, пока они беседовали, из душа доносился шум льющейся воды, но теперь это ничего не меняло.

– Вы против моей дружбы с ней? Думаете, она может плохо на меня повлиять? Я попаду в какую-нибудь сумасшедшую секту и буду одеваться только в черное? О нет, ради Бога! Она же монахиня.

Со смехом я посмотрела на Артура, который не сводил взгляда с Розалин.

– О чем вы говорили?

Я услышала испуг в ее голосе.

– Разве имеет значение, о чем мы говорили?

– Я хотела сказать, ты еще маленькая девочка. О чем тебе разговаривать с монахиней?

Розалин улыбнулась, стараясь скрыть испуг.

В этот момент я собиралась заговорить о замке, о пожаре и о том, что замок был обитаем гораздо позже, чем я думала прежде. Вспомнив о дневнике, я собиралась задать Розалин вопрос: кто умер и вообще кто был там? Жаль, я не сказала ей о том, что узнала о замке. А может быть, мне и не надо было об этом упоминать? Долго-долго Розалин смотрела на меня, и я стала думать об ответе на ее вопрос. Чтобы у меня было время поразмышлять, я подцепила на вилку немного фарша.

– Понимаете… мы о многом говорили…

– О чем именно?

– Розалин, – тихо произнес Артур.

Она повернула голову и посмотрела на него, как олениха, которая услышала вдалеке щелчок спускового крючка.

– Твой обед остынет.

И он поглядел на ее тарелку, которая все еще оставалась нетронутой.

– Ах… Да. – Розалин взяла вилку, наткнула на нее кусок морковки, но не донесла его до рта. – Продолжай, детка. Ты что-то хотела сказать.

– Розалин, – вздохнула я.

– Дай ей поесть, – тихо попросил Артур.

Я поглядела на Артура, желая его поблагодарить, но он не поднял головы, продолжая с закрытым ртом пережевывать пищу. Наступила напряженная тишина, которая прерывалась лишь естественными звуками поедания разных блюд и звоном тарелок.

– Прошу прощения. Мне надо в ванную комнату, – в конце концов сказала я, не в силах больше выносить тишину.

Но я не пошла наверх, а осталась за закрытой дверью, чтобы послушать, о чем они будут говорить.

– Что это все значит? – рявкнул Артур.

– Шшш, говори потише.

– Я буду говорить потише, – прошипел Артур, но все же умерил свой пыл.

– Сестра Игнатиус заезжала сегодня утром, но она ни словом не обмолвилась о Тамаре, – прошептала Розалин.

– И что?

– Она вела себя так, словно ей ничего неизвестно о Тамаре. Но если Тамара познакомилась с ней, она должна была сказать хоть что-то. Сестра Игнатиус не из тех, кто промолчит о таком. Почему же она промолчала?

– И о чем ты думаешь? Тамара солгала?

У меня буквально отвалилась челюсть, и я едва не ворвалась в кухню, но меня остановил голос Розалин, прозвучавший с непередаваемой горечью:

– Конечно же солгала. Она копия своей матери.

На этом Розалин замолчала. Артур тоже ничего не сказал.

Я лежала в постели, стараясь не думать о словах Розалин, которые вновь и вновь возникали у меня в голове. Что-то эти люди знали такого, о чем я не имела ни малейшего представления. Значит, надо постараться и выяснить, что это, что Розалин имела в виду. Вчера никакие тайны не были разгаданы, а вот завтра – другая история. Не давая себе успокоиться, я вновь перечитала запись за завтрашний день. Было о чем подумать. Лежа в постели, я мысленно перебирала то, что должна сделать завтра за довольно короткий срок, так как Розалин и Артур вернутся точно в час дня и у меня не будет ни одной лишней минуты. Стояла сырая июльская ночь. Или скоро начнется гроза, или завтра будет жаркий день. Я открыла окно, решив глотнуть свежего воздуха, и, сбросив одеяло, лежала в голубом свете луны, наблюдая за сверкающими звездами на маслянистом небе.

В ночной тишине я слышала уханье филина, блеянье овец, мычание коров, требующих внимания к себе, – короче говоря, сельские звуки, к которым уже успела привыкнуть. Время от времени в комнату врывался легкий ветерок, и каждый раз я слышала нежный шорох листьев на деревьях, которые тоже благодарили его за прохладу. Некоторое время спустя я немного замерзла и потянулась, чтобы закрыть окно, но тут до меня дошло, что птичьи голоса были вовсе не птичьими голосами, а голосами людей, доносившимися до меня издалека. Людям, которые живут в сельской местности, известно, как далеко разносятся ночные звуки, и когда я опять прислушалась, то и впрямь различила естественные интонации человеческой речи, врывающийся в нее смех, наверное, музыку, а потом вновь возникшую тишину, когда притих ветер. Голоса доносились со стороны замка.

На часах было половина двенадцатого. Я надела теплый тренировочный костюм, тапочки и постаралась двигаться по комнате очень тихо, хотя половицы все равно скрипели у меня под ногами. При каждом скрипе я замирала на месте в ожидании, что проснется спящий великан. Отодвинув кресло от двери, я неслышно приоткрыла ее. Было бы здорово спуститься вниз и распахнуть входную дверь, не потревожив хозяйку дома. Розалин кашлянула, и я застыла на пороге, а потом, постояв немного, опять закрыла свою дверь. Прежде я ни разу не слышала, как она кашляет, и приняла это в качестве предупреждения.

Тогда я залезла в постель, чтобы не скрипеть половицами, и подползла к окну. Матрас был старый, пружинный и совсем не бесшумный, но, во всяком случае, эти звуки были законными, так как никто не запрещал мне ворочаться в постели. Достав из прикроватной тумбочки фонарик, я пошире открыла окно. Теперь я могла без проблем пролезть в него. Моя спальня находилась прямо над парадным крыльцом. Правда, крыша оказалась заостренной, но если очень сосредоточиться, то вполне возможно спрыгнуть на нее. А потом относительно легко перебраться на перила – и на землю. Это уж совсем легко.