Сесилия Ахерн - Волшебный дневник (The Book of Tomorrow)

– Я считаю, что вежливостью можно многого достичь. Шпионством, вмешательством в чужие вечеринки, оскорблениями ничего не добьешься, если хочешь обрести свое место в сообществе.

– Не хочу я обретать место в сообществе, – мрачно проговорила я. – Мне пора уходить. Мы долго молчали.

– Тебе известно, что здесь произошло? В этом самом замке? – спросила я.

– Ты имеешь в виду норманнов?

– Нет, не норманнов. Что случилось с семьей, которая жила тут совсем недавно?

– Был пожар, и все уехали.

– Прекрасно. Тебе бы писать исторические книги.

– Мы просто заняли пустовавший дом, – с улыбкой проговорил Уэсли. – А почему тебе это интересно?

– Просто интересно.

Некоторое время я чувствовала на себе его пристальный взгляд.

– Если хочешь, можем спросить их. Я поняла, что он имеет в виду ребят, которые расположились за стеной.

Оттуда доносился смех, и мне показалось, что там идет игра в бутылочку.

– Нет, не надо.

– Наверное, сестра Игнатиус знает. Ты ведь знакома с ней, правильно?

– Откуда ты знаешь?

– Я же сказал, что работаю тут. К тому же я не слепой.

– А я тебя ни разу не видела.

Он пожал плечами.

– Она сказала, чтобы я спросила у Розалин и Артура, – проговорила я.

– Вот и спроси. Знаешь, Розалин всю жизнь прожила в бунгало напротив? Если кто-то и знает обо всем, так это она. Почему бы ей не рассказать тебе, что происходило тут в последние двести лет?

Не могла же я настолько довериться ему, чтобы раскрыть тайну дневника, не разрешавшего мне расспрашивать Розалин.

– Не знаю… Не думаю, что они захотят об этом говорить. Розалин постоянно скрытничает. Наверняка они знали тех людей, и, если они умерли, я не собираюсь беспокоить их прах. Но мне кажется, умерли не все, и Розалин с Артуром их знают. Не стал бы Артур работать бесплатно. А тебе, – спросила я, щелкнув пальцами, – тебе кто платит?

– Артур. Наличными.

– Ага.

– А ты как здесь оказалась?

– Сказала же тебе: услышала вас из спальни.

– Нет. Здесь, в Килсани?

– А!

Пауза. Я быстро соображала. Нельзя говорить правду. Мне не нужна его жалость.

– Мне показалось, что Артур упоминал обо мне?

– От него много не узнаешь. Он сказал лишь, что ты и твоя мама теперь живете с ним.

– Нам пришлось, понимаешь, пришлось приехать. Скорее всего, ненадолго. Возможно, на лето. Мы продали дом. И теперь надо ждать, когда мы купим другой.

– Твоего отца тут нет?

– Нет, нет, он, ну… Он бросил маму ради другой женщины.

– Ах так, сочувствую.

– Ну да… ради двадцатилетней модели. Она знаменитая. Ее фотографии есть во всех журналах. Просто сил нет смотреть на нее.

Уэсли нахмурился, не сводя с меня взгляда, и я почувствовала себя последней дурой.

– Ты все еще видишься с ним?

– Нет. Больше не вижусь.

Я следовала указаниям моего дневника. Жаль, я не рассказала Уэсли о папе. Но мне все равно было не по себе. Я солгала Маркусу и теперь как будто совершила акт самооправдания, ведь с Маркусом получилось одно никудышное вранье, и мне не хотелось повторения этого с Уэсли. К тому же он все равно узнает у Артура, что к чему, в ближайшие десять лет.

– Уэсли, прости, я тебе соврала. – И я провела ладонью по лицу. – Мой папа… умер. Он выпрямился:

– Что? Почему?

Мне надо было что-то выдумать, например он погиб на войне или – не знаю – что-нибудь более обыкновенное, чем самоубийство.

– От рака. – Я хотела положить конец этой теме. Я не могла продолжать. Не могла. Не надо было ему задавать вопросы. – От рака яичек.

– Ох.

Сработало.

Потом я ушла. Но, прежде чем вылезти из окна, поблагодарила его. На полпути к дому я вдруг остановилась и, повернув обратно, помчалась что было духу.

– Уэсли, – прошептала я, едва отдышавшись. Он собирал банки и бутылки.

– Забыла что-нибудь?

– Ну, забыла… – шепнула я.

– А почему мы шепчемся? – спросил он шепотом, после чего, улыбнувшись, подошел к окну и уперся локтями в подоконник.

– Потому что… потому что не хочу произносить это громко.

– Ладно.

Улыбка исчезла с его лица.

– Ты решишь, что я ненормальная…

– Я уже знаю, что ты ненормальная.

– А… Ладно. Пусть. Мой папа умер не от рака.

– Да?

– Да. Я сказала неправду, потому что так проще. Хотя рак яичек не самое простое. И не совсем обычно.

Уэсли ласково улыбнулся мне:

– От чего он умер?

– Он сам убил себя. Наглотался таблеток и запил их виски. Специально. Я нашла его.

Я сдержала слезы.

Вот тут все и началось. Его лицо изменилось в точности так, как я написала в дневнике. Во взгляде читалась жалость. Он смотрел на меня, будто на чудовище. И молчал.

– Мне не хотелось врать, – сказала я и пошла прочь.

– Хорошо. Спасибо, что сказала.

– Я еще никому не говорила.

– И я никому не скажу.

– Отлично, спасибо. Теперь мне точно пора. Мерзопакостное ощущение.

– Спокойной ночи.

Уэсли высунулся из окна и проговорил довольно громко:

– Увидимся, Тамара.

– Да. Конечно.

Мне хотелось поскорее убраться подальше.

Банда, расположившаяся у главного входа, свистела и смеялась, и я поторопилась спрятаться в темноте.

В эту ночь я узнала нечто очень важное. Некоторые события не стоит предотвращать. Иногда предстоит почувствовать себя дурой. Иногда предстоит испытать боль на глазах у всех. Иногда это необходимо, чтобы повзрослеть, чтобы перейти в другой день. Дневник не всегда прав.

Дневник рассказал мне, что должно случиться до часу дня. И правда, все было необычно в то утро и в точности так, как я прочитала в дневнике. Розалин разбудила меня и наказала оставаться дома – во второй раз за все время, – и мне стало окончательно ясно одно: она не хочет никому меня показывать. Подумать только, до чего ей страшно и стыдно сообщать о нашем с мамой существовании, о папе, который сам распорядился своей жизнью, что считается самым ужасным грехом. В груди у меня поднялась злость, и мне пришлось взять себя в руки, чтобы не заявить, мол, я тоже еду на службу, но все же я осталась лежать под одеялом, прислушиваясь, как удаляется шум машины в раскрашенном сепией дне, весьма отличавшемся от дня, описанного в дневнике. Такое не очень необычно, когда знаешь, что что-то случается, и знаешь, что это должно было случиться, – но я как будто уже начинала привыкать.

Когда Розалин и Артур уехали, я решила, что хватит спать, оделась и побежала вниз. Я сидела в саду, когда на дороге показался «чинквеченто» с открытым окошком, словно летевший мне навстречу.

– А вот и она! – воскликнула сестра Игнатиус, сверкнув глазами. – Девочка, которую я хотела повидать. Едешь на службу?

Я посмотрела на машину, в которой теснились четыре монахини.