Генри Миллер - Книга о друзьях (Book of Friends)

К счастью, как я уже говорил в начале этой главы, Япония сама пришла к Эмилю: один японец знакомил его с другим, и так до бесконечности. Почти невозможно было застать его без того, чтоб у него не гостила какая-нибудь японка – один вечерок, недельку, месячишко.

В первое время моего пребывания в Биг-Суре меня тоже часто посещали дамы, все – поклонницы. Однажды я заметил Эмилю, что гостей у нас слишком много, они мешают мне работать. У него был наготове ответ:

– Так отсылай их ко мне!

Что я и сделал, ко всеобщему удовлетворению. И действительно, некоторые наиболее романтичные мои поклонницы после визита в Андерсон-крик даже писали мне трогательные письма с благодарностями за то, что я познакомил их с таким очаровательным человеком, как Эмиль Уайт.

Но я забыл объяснить, как Эмиль выбился из грязи в князи. Насколько я помню, он зарабатывал себе на жизнь, продавая книги по почте. Вознаграждение, конечно, оставляло желать лучшего. Он зарабатывал десять долларов в неделю и умудрялся существовать на них. Разумеется, никаких излишеств: Эмиль никогда не пил слишком много, выкуривал всего три-четыре сигареты вдень, прекрасно обходился без радио и телевизора. Его единственным излишеством были женщины, но они ему ничего не стоили и даже, наоборот, частенько дарили ему очень практичные вещи. Думаю, что и за жилье он платил не больше семи-восьми долларов в месяц. Он жил рядом с горячими источниками, а ими тогда можно было пользоваться бесплатно, что позволяло ему принимать горячие ванны и даже стирать свое бельишко. Другими словами, как бы странно это ни показалось сейчас, в 1975 году, Эмиль тогда жил, как Рэйли, даже лучше – как паша.

Эмиль очень много читал. Во время пребывания в Чикаго он был завсегдатаем клуба «Дилл Пикл» *, известного благодаря таким писателям, как Бен Хехт, Максвелл Боден-хайм, Теодор Драйзер, Шервуд Андерсон, Уильям Фолкнер и др.

* «Маринованные огурчики с укропом» (англ.).

Я упоминаю этот клуб, потому что Эмилю всегда приходилось иметь дело с писаками. Он не просто много читал, но еще и запоминал невероятно много. Я никогда не видел, чтобы он читал дрянную книжку, а этого я не могу сказать о большинстве моих интеллектуальных друзей. К тому же он пишет прекрасные письма. Иногда мне казалось, что он переписывается со всем миром. В глубине души, я думаю, Эмиль считал себя скорее писателем, чем художником. Может быть, долгое общение с писателями было тому виной. В то же время Эмиль отличался удивительной практичностью. Он не только мог сделать что угодно своими руками, но в голове у него было полно самых разнообразных идей. Уж не знаю, как ему это пришло в голову, но однажды он замыслил издавать журнал о Биг-Суре. И он не просто организовал журнал, но и сам писал для него статьи. Более того, он даже распространял их по побережью своими силами – та еще морока. Если люди писали ему, спрашивая что-нибудь о журнале, он лично отвечал им. Последствия его проекта в пору приравнять к чуду. Остается только вопрос – пошла ли его деятельность на благо жителям или во вред, ибо после его публикаций в ранее неизвестный Биг-Сур рванули толпы туристов. Впрочем, руку к этому приложил и я, ведь мои романы путешествовали по всему миру, а мои фанаты, приезжая, не только осложняли мне жизнь, но иногда творили и всякие бесчинства. В общем, Эмиль решил сделать красоту Биг-Сура основой для своего благосостояния. Он выпустил еще два путеводителя, один по Кармел-Хайлендс и окрестностям, а другой – по замку Хё’рст. Последний разошелся тиражом в триста тысяч экземпляров. На эти деньги мой друг мог предпринимать кругосветные путешествия, когда ему вздумается. Скажу кратко, что богатство его не испортило. Он оставался таким же скромным и экономным Эмилем, который ел одно и то же каждый день. Единственное, что он себе позволил, так это купил фургончик, на котором развозил свои путеводители вверх и вниз по побережью от Сан-Франциско до Сан-Луис-Обиспо.

Всего несколько лет назад казалось, что он при смерти: у него был паралич, и врачи считали это началом болезни Паркинсона. Эмиль отнесся к известию стоически и ни в чем не изменил своего образа жизни. За какой-то год его здоровье полностью восстановилось, так что сейчас, невзирая на возраст, он выглядит как нельзя лучше. Подружки, японки и все прочие, не покинули старика. Ему осталось только написать историю своей жизни, но я сомневаюсь, что он за это возьмется. Если бы не мое ухудшающееся зрение, этим занялся бы его дружок Генри Миллер, а так биографию Эмиля Уайта, видимо, напишет для женской библиотеки какая-нибудь феминистка типа Кейт Миллет!

Бели бы мне надо было написать эпитафию своему другу, она звучала бы так: «Это был человек, который искренне любил женщин, несмотря на все их слабости и недостатки, а может быть, благодаря им».

Эфраим Доунер

Uncore un juif! (Еще один еврей!) Но этот из диаспоры, а не из гетто. Хасид, бен Иешуа, второго такого среди евреев нет. Его двойника следовало бы искать где-нибудь среди арабов или персов, да что там – среди сектантов! Раньше я таких необычных, полнокровных, цельных людей не встречал. Мне бы хотелось написать о нем по-польски или на старофранцузском, английский слишком скучен и невыразителен, чтобы описать натуру такого человека. Среди всех моих друзей и знакомых он – единственный, у кого душа на первом месте.

Хасиды вроде него всегда вертятся вокруг тебя, хрустя пальцами и бормоча молитвы. От него голова шла кругом. Шумный, жадный до болтовни, словно заряженный током, он входит вам прямо в сердце и ставит там все с ног на голову. Он, конечно, еврей, но на самом деле он все что угодно, только не еврей. А это значит, что он еврей на 101 процент, еврей двадцать четыре часа в сутки, даже когда стоит перед холстом – потому что, как бы серьезно он ни относился к живописи, в его сердце всегда тексты библейские. Библия и «Дон-Кихот» – его самые любимые книги. Последнюю он перечитывает каждый год на языке оригинала, хотя мог бы прочесть ее также по-французски, по-польски и на идише, если бы смог достать переводы. Хотя Эфраим свободно говорит только на пяти языках, создается впечатление, что он знает как минимум десять, а то и все двадцать. Он всегда знает больше, чем вообще может знать человек.

О его детстве я не знаю почти ничего, даже не уверен, что он родился в Польше, поскольку он мог с тем же успехом родиться в каком-нибудь Минске или Пинске. Подозреваю, что его отец или дед был раввином, даже нет, не подозреваю, а уверен. А иначе откуда в нем такая экзальтированность?

Впервые я познакомился с этим феноменальным существом в Биг-Суре. Он жил в Кармел-Хайлендс, и мы раз в неделю проходили в нескольких ярдах от его дома, направляясь в Монтерей за продуктами. На обратном пути мы обычно заворачивали к нему и ужинали вместе с ним, его женой Розой и иногда их маленькой дочерью. Последняя вечно доставляла нам некоторые неприятности. Воспитанная двумя чрезвычайно либеральными родителями, она любила выставлять напоказ свое непослушание. Восстание против чего? Я сам задавался этим вопросом. В самых своих смелых выражениях она доходила только до того, чтобы обзывать родителей устарелыми. Однако даже Таше, как они ее называли, никогда не удавалось по-настоящему довести их. Эти люди обладали невероятным терпением, казалось, они способны понять что угодно и кого угодно.