Андрей Рубанов - Великая Мечта

– Обстоятельства.

– Обстоятельства – это всего лишь обстоятельства. А деньги – это деньги...

Заимодавец вдруг вздохнул и тоном ниже пожаловался:

– Надоел мне банк. Хочу в реальный сектор. Страсть как хочу. Сейчас пытаюсь построить супермаркет. Вопрос застревает на стадии землеотвода. Взяток раздал – пять мешков крупными купюрами, а в итоге никаких подвижек...

– Не связывайся со строительством, – посоветовал я. – Пролетишь. Как я пролетел.

– Ты пролетел, потому что у тебя жопы нет! – грубо выкрикнул банкир и совершил некое особенное неприличное движение, чтоб я понял, что его филейная часть – в наличии. – А у меня – есть! Поэтому я – не пролечу.

– По тебе не скажешь.

– Чего?

– Что у тебя жопа есть.

Банкир усмехнулся. За пятнадцать лет занятий коммерцией он не набрал и грамма жира. Его седалище, как и мое собственное, было плоским, словно доска.

– Мощная жопа – понятие не конкретное, а абстрактное, – строго сказал он. – Философское. Ты, Андрей, умный парень. Но того не понимаешь, что деньги делаются не только головой, но и жопой тоже. Голова рвется в бой – а жопа боится. Голова проектирует – а жопа предостерегает. Головой ты деньги производишь, а жопой – на них сидишь. Процесс правильного взаимодействия головы и жопы есть важнейший элемент бизнеса. Кстати, тебе, я так понял, моя секретарша понравилась, да?

– Минутная слабость.

Банкир Знаев добро улыбнулся.

– Предупреждаю – она очень разборчивая девушка.

– Разберемся, – цинично ответил Юра.

– Действуй, – разрешил банкир. – Но учти: если с ней закрутишь – я ее уволю в шесть секунд. Мне тут в моем банке секс-бомбы без надобности... Слушай, – банкир понизил голос, – когда ты вошел в приемную, она журнальчик читала, да?

– Нет, – солгал я. – Работала. Принимала телефонные звонки.

– Ладно, ты меня не путай. Ты давай деньги возвращай. Сейчас ступай, и найди, и принеси мне мое.

– Твое – у тебя в штанах! – грубо ответил за меня Юра. – Слушай, Сережа, ты ведь человек не бедный. С моих десяти тысяч тебе ни холодно ни жарко не станет. Обожди хотя бы пару дней...

– Нет! – выскочило из банкира. – Ждать – не имею возможности. Объективно! Я поклонник строжайшей финансовой дисциплины. Обещал – верни вовремя. Я же тебе не свои личные дал. А выделил из капиталов банка. Эти деньги не твои и не мои – их нужно вернуть.

– То же самое я сам себе говорил час назад.

– Значит, – примирительно усмехнулся великий заимодавец, обращая взор в клавиатуру своего телефона, – мы все-таки понимаем друг друга... А сейчас – извини. Через пять минут у меня другая встреча.

Юра в третий раз попытался выдать что-то грубое, сформулированное на молодежно-криминальном жаргоне начала девяностых, но я уже шагал прочь – другу ничего не оставалось, как поспешить следом; его место было рядом со мной, и нигде больше.

Обратно ехали молча.

Окрест царил тот послеполуденный отрезок столичного рабочего дня, когда улицы относительно свободны. Манагеры и их суровые боссы не только употребили, но и практически переварили свои бизнес-ланчи и снова потихоньку втягивались в трудовой ритм, – только тот ритм был уже гораздо более медленный. Сытые, отяжелевшие мозги функционировали вяло. Команды отдавались реже, менее лихорадочно. И наоборот – все чаще в иссушенном сознании офисных тружеников, продающих все на свете, от нефти до пеленок, появлялись идеи, никак не относящиеся к текущей работе: как и где провести сегодняшний вечер? Как и где частично потратить благополучно взращенные капиталы? В каком баре напиться? В каком найт-клабе развлечься, обнюхаться, обкуриться, забыться, дотанцеваться до обморока?

Общей тенденции следовали и грузовые водилы. Сухогубые и деловитые циники, они выкатывались в восемь утра, в десять загружались и аккурат к трем пополудни, развезя в четыре-пять мест свой товар – бумагу и памперсы, хлеб и бензин, – лукаво теперь принимали соломоново решение: на второй рейс не заходить. А зачем? И так нормально.

Именно теперь, в пятнадцать ноль-ноль, наступало в столичной коммерческой круговерти относительно спокойное время, предвечерняя пауза. В пять вечера все изменится. Закончится рабочий день для тех, кто ходит на работу к восьми. Впрочем, фабричные, заводские и строительные рабочие в основном катаются на метро. Еще через шестьдесят минут сорвется из своих стойл основная подневольная масса: те, кто трудится с девяти до шести. Эти покатятся из офисов и контор на машинах. Эти поднимают больше денег, нежели пролетариат, и уровень их жизни более высок.

Потом все встанет. Дороги, ведущие от центра к окраинам, окажутся забитыми под завязку. Еще через час или два, или под самый вечер, отправятся по домам хозяева, боссы и начальники. Паханы и шефы.

Боссы-паханы есть особь статья. Столичные пробки и трафики их не колеблют, ибо они имеют личных водителей. Не они, а их шоферы расходуют нервные клетки на ускорения, торможения и перестроения. Не они, а их шоферы переживают за литраж бензина и количество незамерзающей жидкости в бачке для омывания ветрового стекла. В девять вечера паханы и боссы будут вальяжно листать газеты, полуразвалясь в креслах, а водилы – психовать и нервничать...

А пока – есть полчаса для таких, как я. Для всяких подозрительных внеклассовых субъектов. Для чуваков, исполняющих фриланс. Для парней, не имеющих подчиненных, но зато не имеющих и начальников.

Так получилось – в свои тридцать шесть я попал как раз в упомянутую категорию фрилансеров. И, в целом, остаюсь доволен таким положением вещей.

Жаль, правда, денег нет. Чего нет, того нет. Или почти нет... Зато есть свобода и возможность свалить из загазованного, плотно застроенного центра города до того, как полубезумные толпы высоко– и среднеоплачиваемых корпоративных функционеров всех мастей покатятся опосля продуктивно проведенного рабочего дня по насквозь промерзшим эстакадам в свои хорошо отапливаемые трехкомнатные хазы, в Бутово, в Митино, в Курки-но, в Марьино...

Юра после беседы с банкиром Знаевым сделался мрачен. Его светло-серые брови нагрузили глазницы. Отяжелела, освинцовела физиономия. Поразмыслив, я примерно догадался, в чем дело, и решил не беспокоить призрака, но спустя время не выдержал и все же вбросил вопрос:

– Чего молчишь?

– А надо говорить?

– А ты не хочешь?

– Нет.

– Ладно.

– Не хочу. Говорить – не хочу. Но если хочешь ты, – тут Юра тяжко вздохнул, – давай поговорим.

Машина моя катилась резво, быстро, то упруго ускоряясь, то еще более упруго замедляя ход, – а по временам шла плавно, солидно, на достаточно средней скорости, убеждающей всякого наблюдателя в том, что при всей упомянутой средней скорости обладатель авто есть человек далеко не средний.