Андрей Рубанов - Великая Мечта

Слава, неглупый человек, должен был это понять. Обязан.

– Ах, дурак я! – неожиданно сказал Юра. – Останови его! Этого, как его, Славу твоего! Останови!

– Зачем?

– Возьмем его с собой. В банк. На разговор с банкиром Сережей.

– С ума сошел?

– Почему нет?! – азартно выкрикнул друг. – Сколько, говоришь, твой Слава отсидел? Одиннадцать с половиной лет? Тремя сроками? В самый раз! Он Сереже быстро растолкует, что почем! Исполнит пару распальцовок – и нет проблемы! Напугаем нашего банкира старым синим уголовником! Может, и пистолет не понадобится!

Я нажал на тормоз, бросил руль, запустил пальцы в волосы и завыл.

– Замолчи! От твоих идей у меня сейчас голова взорвется! Мало того, что в моей голове сидит троглодит – так он еще второго троглодита подтянуть хочет! Нынче у всякого банкира таких блатных и синих – по двадцать человек на зарплате! Не для того, чтобы в работе помогали – а просто чтобы были под рукой! А пальцы тебе сейчас любой автослесарь раскинет по всем правилам! Лучше пропади и исчезни, Юра, иначе я наделаю ошибок!

Друг покачал головой.

– Нет. Если я исчезну, банкир тебя сожрет. Я не оставлю тебя одного. Я рядом побуду.

Так получилось, что я никогда не торчал на оружии. Не сделался милитаристом. Пистолеты и револьверы, автоматы и полуавтоматы, карабины, винтовки, ружья и прочие ножи, кинжалы, мачете, выкидухи и заточки напрямую ассоциировались в моем сознании с физической смертью, гибелью, концом бытия живой мыслящей ткани. Лязганье ловко пригнанных сложных стальных деталей, запахи пороха и оружейной смазки никогда не возбуждали меня, не вызывали притока тестостерона.

Возможно, я не мачо.

Бывали, конечно, периоды в жизни, когда я чувствовал потребность вооружиться, – но так никогда и не вооружился, полагая своим основным оружием собственные мозги.

Однажды, будучи примерно десяти лет от роду и находясь в том возрасте, когда начинаешь тщательно исследовать родительскую квартиру в поисках то ли пиратского клада, то ли запретного плода, я, перерыв шкафы и ящики с розовыми мамиными бюстгальтерами и хитрыми папиными паяльниками, залез на антресоли – и вдруг обнаружил там самый настоящий пистолет.

Это был, понятно, пистолет отца. Очевидно, привезенный из армии, обменянный у какого-нибудь пропойцы-прапорщика на пару банок тушенки, или на пару бутылок водки, или что там у них в ту пору, в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году, в бесшабашные хрущевские времена, пользовалось повышенным спросом. Потом папа вернулся в родное село, припрятал трофей в укромном углу и, очевидно, забыл.

Зачем школьному учителю в тихой, мирной русской деревне пистолет Макарова? Отца и без помощи Макарова все уважали, и еще как.

Честный и прямодушный ребенок, я показал находку родителям. Реакция папы меня удивила. На моих глазах, ничего мне не объясняя, он тут же деловито разобрал смертоносную машинку на составные части, каковые, одну за другой, хладнокровно отправил в ближайший колодец. Он швырял красивые, отливающие сизым, ловко сработанные железные причиндалы, крючки и пружинки, а черная колодезная вода утробно булькала.

Так папа, опытный и мудрый педагог, чрезвычайно наглядно продемонстрировал мне как опасность владения оружием, так и крайнее презрение к нему.

Через восемь лет я сам отправился учиться защищать Родину, будь она неладна. И там, на срочной службе, за два года вдоволь насмотрелся таких страшных, хищно вытянутых ракет, таких бронебойных снарядов, таких кумулятивных бомб, таких пуль со смещенным центром тяжести, таких крупнокалиберных скорострельных пушек, таких огнеметов и гранатометов, что сознание мое навсегда изменилось. Тот, кто хоть раз видел противопехотную шрапнельную кассетную бомбу, начиненную несколькими сотнями поражающих элементов, разрывающуюся над головой солдатика и убивающая его раскаленными стальными шариками размером с треть куриного яйца, или танк Т-90, увешанный жирными параллелепипедами активной брони, с первобытным ревом прущий непосредственно на тебя – отдельно взятого бойца – по жидкой грязи со скоростью курьерского поезда, – никогда не будет мастурбировать на пистолетики.

– Здесь мы ничего приличного не купим, – предупредил я Юру перед входом в оружейный магазин. – Всякий серьезный ствол можно в наше время приобрести только по предъявлении охотничьего билета и особого разрешения из милиции. Ни того ни другого у меня нет. Так что обломайся. Мы не сможем взять даже нормального кинжала.

Юра, как и я, тоже не особо кайфовал от всего огнестрельного – но, войдя в пропитанный резкими запахами масла торговый зальчик, заметно оторопел, оробел и слегка возбудился.

– Что же нам светит?

– Какая-нибудь игрушка. Газовая пукалка...

– Тогда, – сказал друг, – я сам поговорю с продавцом.

Продавцы в оружейных лавках исполнены аристократического спокойствия. Они не назойливы. Не кричат всякому вошедшему «что интересует, уважаемый?». И так понятно: если гость явился приобрести нечто колюще-режущее, а тем более огнестрельное, – он человек уважаемый. Как минимум, сам собою.

– Слушай, брат, – Юра небрежно облокотился о прилавок и понизил голос, – это... такое дело... поохотиться мне надо.

– Что за дичь? На кого пойдете?

– На козла, – ответил друг без тени многозначительности.

Торговый человек, одетый в гармонирующий с обстановкой кожаный жилет, прищурился и посмотрел мне прямо в глаза, но я не испытал замешательства. Потому что Юра его никогда не испытывал.

– Наилучший вариант – карабин «Сайга». Нарезной. Практически тот же автомат Калашникова... Однако в вашем охотничьем билете должен быть указан стаж. Если стажа нет...

Юра развел руками.

– Считай, нет. Вернее, есть... Стаж – солидный. Я с девяносто первого года козлов гоняю. Но в билете это не указано. И самого билета нет. И ментовской справки тоже.

– Без документов я вам ничего не продам.

– Договоримся, – Юра не предложил, а, скорее, поставил перед фактом.

Продавец покачал головой.

– Исключено.

– Деньги не проблема.

– Деньги и для меня не проблема, – с вызовом произнес кожаный жилет. – Но сейчас не девяносто первый год.

– Кстати, я об этом жалею.

– А я – нет.

– И все-таки. Скажите, сколько...

– Закроем эту тему.

Юра вроде бы послушно покивал головой и поднял ладони, демонстрируя понятливость, – но с места не сошел и взгляда с собеседника не сводил. Он был очень терпелив и верил в свой дар убеждения.

– Может, передумаете?

– Вообще-то, – враждебно сказал жилет, – о таких разговорах, как сейчас у нас с вами, я обязан сообщать. Куда следует. Вы этого хотите?

– Нет.

– Тогда – до свидания.