Уильям Берроуз - Гомосек

Перед глазами прошла призрачная вереница мальчишек: каждый выступал вперед, произносил "Желаю удачи" и бежал к трамваю.

"Извини… ты не туда попал… попробуй еще разок… где-нибудь в другом месте… в каком-нибудь другом месте… не здесь… не со мной… мне ни к чему, мне не нужно, мне не хочется. Чего привязался?" Последнее лицо было настолько реальным и мерзким, что Ли огрызнулся вслух:

– А тебя кто вообще спрашивал, уебище?

Он открыл глаза и огляделся. Мимо шли два подростка-мексиканца, обняв друг друга за шеи. Он долго смотрел им вслед, облизывая пересохшие потрескавшиеся губы.

Ли продолжал встречаться с Карлом и после этого случая, и наконец Карл сказал ему "Желаю удачи" в последний раз и ушел. Позже Ли узнал, что он уехал со своим семейством в Уругвай.

Ли сидел с Винстоном Муром в "Ратскеллере" и пил двойную текилу. Часы с кукушкой и изъеденные молью оленьи головы на стенах придавали ресторану унылый и неуместный тирольский вид. Вонь разлитого пива, забитых унитазов и прокисшего мусора висела в воздухе густым туманом и выползала на улицу через узкие и неудобные двойные двери. Телевизор, частро вообще не работавший, издавал жуткое гортанное мяуканье, дополняя общую непривлекательность заведения.

– Я был здесь вчера вечером, – сообщил Ли Муру. – Разговаривал с педоватым врачом и его дружком. Врач – майор в медицинском корпусе. А дружок его – какой-то мутный инженер. Сучара и страхолюдина. И вот врач приглашает меня выпить с ними, а дружок начинает ревновать. Мне же пиво все равно по барабану, а врач принимает это на счет Мексики вообще и себя лично. Начинает старую песню: "А вам нравится Мексика?", то и сё. Я говорю ему: Мексика-то – нормальная страна, местами, а вот от него лично у меня геморрой. Вежливо так сказал, понимаешь? А кроме этого, мне домой к жене пора.

А он мне: "Нет у вас никакой жены, вы – такой же педик, как и я". Я ему говорю: "Я уж не знаю, какой из вас педик, док, но выясняет это пусть кто-нибудь другой. Будь вы хоть симпатичным мексиканцем, так вы же – просто старая уродина. А дружок ваш, молью поеденный, – еще и вдвойне". Я, конечно, надеялся, что до крайностей дело не дойдет…

А Хэтфилда ты не знал? Конечно, куда тебе? Это до тебя еще было. Он в pulqueria пришил одного cargador'а. Влетело ему в пятьсот баксов. Так вот, прикинь – если cargador'a взять за основу, во что обойдется убийство майора мексиканской армии?

Мур подозвал официанта:

– Yo quero un sandwich, – улыбнулся он. – Quel sandwiches tiene?

– Ты чего хочешь? – Ли разозлился, что его прервали.

– Я точно не знаю, – ответил Мур, пробегая глазами меню. – Интересно, они могут сделать сандвич с плавленым сыром на пшеничном гренке? – И Мур повернулся к официанту с улыбкой, изображавшей мальчишескую радость.

Ли закрыл глаза, пока Мур пытался донести до официанта представление о плавленом сыре на пшеничном гренке. Мур со своим ломаным испанским был очаровательно беспомощен. Он устроил представление "маленький мальчик в чужой стране". Мур улыбался своему отражению во внутреннем зеркале – улыбкой без тени тепла, но не холодной: бессмысленной улыбкой сенильного тлена, которой впору только вставные зубы, улыбкой состарившегося человека, необратимо поглупевшего в одиночном заточении исключительной любви к самому себе.

Мур был худосочным молодым человеком со светлыми волосами, обычно довольно длинными, бледно-голубыми глазами и очень белой кожей. Под глазами лежали темные круги, а рот огибали две глубокие морщины. Выглядел он сущим ребенком, но в то же время казалось, что он состарился раньше срока. Смерть оставила на его лице свой опустошительный след – маршруты тления пролегли глубоко в плоти, отрезанной от живого заряда контакта. Ненависть была его главным стимулом, он буквально жил и двигался ею, но в его ненависти не было ни страсти, ни ярости. Ненависть Мура была медленным постоянным нажимом, слабым, но бесконечно упорным – она поджидала и пользовалась любой слабостью в противнике. И медленные капли ненависти прорезали на лице Мура эти морщины тления. Он состарился, не ощутив вкуса жизни – точно кусок мяса, так и сгнивший на полке кладовой.

Мур имел обыкновение прерывать рассказ именно в том месте, когда дело доходило до его сути. Часто завязывал долгую беседу с официантом или кто еще попадется под руку или напускал на себя рассеянность, отдалялся и зевал: "Что ты сказал?" – точно тоскливая реальность призвала его к себе из каких-то размышлений, о которых у остальных не может быть ни малейшего понятия.

Мур заговорил о своей жене:

– Сначала, Билл, она на мне так залипала, что натурально истерики устраивала, когда я на работу в свой музей уходил. Мне удалось укрепить ее эго так, что я ей вовсе перестал быть нужен, а после этого мне уже оставалось только одно – свалить самому. Я для нее больше ничего не мог сделать.

Мур разыгрывал искренность. "Боже мой, – подумал Ли, – он действительно в это верит".

Ли заказал еще одну двойную текилу. Мур встал.

– Ладно, мне пора. Дел полно.

– Послушай, – сказал Ли. – Как насчет поужинать сегодня?

– Нормально.

– В шесть в "Стейк-Хаусе Кей-Си".

– Ладно. – Мур ушел.

Ли выпил полстакана текилы, который перед ним поставил официант. С Муром он периодически общался в Нью-Йорке несколько лет, и тот ему никогда не нравился. Муру Ли тоже не нравился – но Муру не нравился никто. Ли сказал себе: "Должно быть, ты совсем спятил, если даже сюда глазки строишь. Ты же знаешь, какая он сука. Эти полупидары любому пидарасу сто очков вперед дадут".

Когда Ли пришел в "Стейк-Хаус Кей-Си", Мур уже сидел там. С ним был Том Уильямс, еще один мальчишка из Солт-Лейк-Сити. Ли подумал: "И компаньонку с собой привел".

– Мне парнишка нравится, Том этот, я просто терпеть не могу с ним наедине. Все время пытается меня в постель затащить. Что мне в педиках и не нравится. С ними не выходит оставаться друзьями… – Да, Ли уже буквально слышал его голос.

За ужином Мур с Уильямсом обсуждали яхту, которую собирались построить в Зихуатенехо. Ли считал проект дурацким.

– Строить яхты – дело профессионалов, нет? – спросил он. Мур сделал вид, что не слышит.

После ужина Ли отправился с Муром и Уильямсом в пансион к Муру. У дверей Ли спросил:

– Не хотите ли выпить, джентльмены? Я принесу бутылку… – И он перевел взгляд с одного на другого.

Мур ответил:

– Э-э, нет. Понимаешь, нам нужно поработать над планом нашей яхты.

– О, – ответил Ли. – Понятно. Тогда до завтра? Давай тогда выпьем в "Ратскеллере"? Скажем, часов в пять?

– Я, наверное, завтра буду занят.

– Да. Но ты ведь все равно должен пить и есть.

– Видишь ли, эта яхта сейчас для меня – самое важное в жизни. Она займет у меня все время.