Тимофей Вилкин - Бзик в кратком

Итак, через несколько микромоментов закончит звучать песня «Мандарины в кадре», и диктор начнет вещать прогноз погоды. Именно в этот момент я должен перебить его и сам начать опустошать свои последние допустимые таинства в микрофон.

Остается пять секунд… Четыре. Три. Две. Две на ниточке. Одна. Поехали!

«Я был в вблизи границ Дер Меркура! Увидел, как найти его! Он отвратителен и беспощаден! И не поймет он люд земной!» – я выкрикнул заученную фразу, и все в студии в ту же секунд остолбенели. Они были в шоке…

Очистился. Мне было хорошо, как никогда за шестдесят лет. Меня словно бы прогладили утюгом, настроенным на температуру тридцать шесть и шесть градусов. Уже предчувствую, как в холодной квартире с сотней портретов раздается телефонный звонок.

Все смотрели на меня, а Ди-джей и вовсе пытался достать нож, но трясучка была слишком сильной.

«Охрана!» – Позвал на помощь совсем юный Дэн Мокрица – «Схватить бестактного еретика! И сообщите ЦРУ, это не в моих, конечно, правил, но я поганца этого с лица земли сотру».

Агония

Красный порошок, детка!

Возможно, это паприка,

Вдохнем на посошок

И, словно, ягоды едим на ветке божьего кустарника.

За мной породы гор и листья чая смачного,

Гулять по трассе утром в гром, не вспоминая твой псалом о правилах безбрачия

Не вспоминай о поисках дорог до дома,

Я не пойду обратно,

В обоях скрытый паралич к ногам несет прохладу.

Опустошить все вены,

Покончить с жизнью миром

Шаман уже не верит в стены…

Я каждый камень поднесу к его глазам игривым.

Благодаря чему так сильно распространился контакт с иным миром? Скажем спасибо необычайному количеству интересов, которые с частой периодичностью способны соприкасаться друг с другом да или вовсе совпадать.

Опыт, а скорее изменение неопытности – также немаловажная вещь творившегося процесса построения. Сначала, к примеру, употребляешь глагольную рифму, потом считаешь ее беспредельной тупостью, возвышаясь над остальными, а затем становится конкретно плевать, и вот ты уже в касте просветленных, способных часами рассуждать о тонкостях искренности за партией в домино. И на каждой стадии восприятия лексики новыми красками играют придуманные страны, горы и дурачки.

Когда-нибудь, возможно, устройство связей поменяется, но нынешняя наша общая история пока что не может ассоциировать себя с чем-то, помимо неньютоновской массы из прошлого и настоящего. Массы, в которой тонут без остановки мультикультурные корабли с их общностью. А без общности нам никуда, и даже русскому в поле без арабского скакуна не доползти до родной деревни. Возможно, в чертогах костей многоголосое сознание способно, подобно радиостанциям, найти устойчивую волну и оказаться в пределе своего совершенства, но мир, увы, скажет: нет. Он другой, и он не видит смысла в неординарном спуске вниз к деталям, к альвеолам, если угодно. Он может позволит художнику лишь отобразить легкое подобное твоему, соседнее, которое направлено в другую сторону.

Интересно, где шкварчит сильнее: в районе, где проживают теоретики-идеалисты, или же на тротуарах самого горячего кругу ада? В девятом, само собой. Но если ли уж возникают этакие сравнения, то ситуация критическая. Все-таки побыстрей надо отстраниться от излишней романтики в подходе к делу и к старости стать ворчливее любого непьющего деда-агностика.

Да. Это был и правда интересный выбор. Куда теперь пойти? Под чем склониться (это обязательно)? Почему эти вопросы вообще существуют, если всерьез кажется, что даже выбор в пользу признания скудности авторского мира был сделан не самостоятельно? Как-то вышло, будто по прихоти везения. Случай помог. Возможно еще чуть поспособствовали старые особенности, такие как заинтересованность крипипастой (из-за слишком ранних просмотров фильмов ужасов), чувство юмора (которое стало переходить все грани и в конечном итоге вовсе перестало существовать как то, что могут оценить любители «находчивых» шуток), а также ощущение собственной важности (которое в общем то не хотело сильно рваться наружу, но где-то все-таки проскользнуло через форточку молчания и странности).

Если выбор был сделан почти случайно, а мысли приходили сами собой из старины (увы, из гадкого, заспинного), то неужели автор ничего особенного не делал в пишущие вечера? Отнюдь не так. Например, он по-особенному снизил свою сложность до минимума. Своим видом показал: «Хочу быть, любить и писать необычное, всего лишь». Выглядел он очень иронично. Иногда он демонстративно рыдал в подушку, показывая, как ему тяжело.

У каждого творчества есть свои минусы. Один из самых главных – само его существование. Но есть и плюсы – его существование, например. Творчество очень похоже на историю. Оно тоже очень долго существует и тоже никого и ничему еще не научило. Оно жидкость, оно масса. Именно благодаря выходу к этому сравнению как-то по-особенному полегчало.

Для Марка ФилицЫна творчество явилось Штайнером. Штайнером, который может быть последним, но у которого, он надеялся, никогда не будет финала, в особенности «после». И из этой надежды вылупилось какое-то подобие терпение к себе.

Марк ФилицЫн возобновил свои отношения с прежним именем и захотел написать сказку про летучий фрегат и цинковый груз.

А тем временем старший прапорщик Картонов отправился на выход. Он больше не хочет восприниматься, как «драматический» солдат…

Гимн

Я вспоминаю тот осенний денек,

Вроде – это точно не март,

Но там тоже много соплей всегда.

И там пудинг очень-очень хорош,

Кофта, в ней большой карман,

Пена для бритья ни моя,

Ни твоя.

Единственный раз, когда стояли рамки дозволенного.

33.07.19

Сегодня

3 июля 2019 года.

Это увидит свет,

Невольно спрашивая,

Спустя столько лет.

Он не заслужил никого

Из тех, кто был сожжён

Из тех не существовавших жен

Превратившись в безликого

С непониманием систем

И сознанием сформированным

В ожидании великого

Ведь весь смысл в ожидании

Пока свет угасает

Меня понимаете?

Куда деваются утки, когда пруд замерзает?

Может вы случайно знаете?

Рефрактор U был главой ЦРУ в звании шестого швепсера и являлся руководителем отдела по поиску мезуитов Дер Меркура. Сегодня с утра по календарю числился понедельник, а значит рабочий день, а значит U спал дома, рядом со своей собакой, по кличке Озимандиас. Дома, в его спальне был один примечательный момент, а примечателен он был тем, что ничего примечательного в нем в общем то не было. Подумаешь, не было обоев. Подумаешь, все стены были украшены портерами Дер Меркура неизвестного авторства, и вызывали чувства восторга и легкого чревовещания. Всматривающиеся в картины гости (обычно представители древнейшей профессии – журналисты) спальни начинал говорить от лица портретов, на которых изображены разные фрагментарные личности (рыжие, белые, патлатые, черные, красные, и, особенно, овальные), всегда держащие в руках один и тот же предмет. Золотой Круг, опоясанный платиновым сиянием Меркуриала. Но одна картина, висевшая в спальне мистера U, была в особенности уникальна. Рефрактор был настолько самовлюблен, что пририсовал на ней свой лик и образ к Золотому кругу. Но это была тайна для всех (которую он, по идее, мог бы раскрыть в случае загрязнения души или же поездки в Таиланд).