Эдуард Беспяткин - Малиновый звон

Я вот был категорически против художественной программы. Лучше бы выпустили Стаса Михайлова или эту грубую кобылу, которая мне по сей день комплект струн должна, забыл как её… Чего-то там «Снайперы», что ли? Не помню.

– Шабаш! – гаркнул Маяковский, швырнув на землю топор.

Перестали стучать молотки и звенеть пилы. Кто-то громко пёрнул в окружающую среду, выпуская дух свободы. Шаб а ш – великое слово, с ударением на втором слоге. Это не сборище ведьм на одноименной горе, нет. Это отмена крепостного права плюс торжество разума над религиозными предрассудками. Это предтеча свободы и заслуженного отдыха. Работу – нахуй! Вот, что такое шаб а ш! В этот момент мы все были шабашниками.

И мы пошли строем в свои бараки в предвкушении расслабухи и порочных деяний. Повсюду ощущалось движение вездесущих чёртовых войск. Эти твари небольшими кучками перебегали с места на место, манипулируя резиновыми дубинками. В воздухе чувствовалось напряжение, как у силовых подстанций в сырую погоду.

– Усиленные наряды полиции контролируют стихийно возникший митинг, – неизвестно к чему по-журналистски сладко пропел Якин.

– Брось ты свои журналистские штампы, – оборвал его Грохотов, пытаясь вытащить занозу из пальца.

– А он прав. Мне говорили, что праздник подведения итогов трудового соревнования очень значителен в Аду и редко обходится без массовых волнений. – встрял в разговор Есеня.

– Что значит – массовые волнения? – спросил я.

– Ну, вроде как, дележка премии, наказание и щербет.

– Какой ещё щербет?

– Веселящий. Это вам водка нужна, а нам нужен этот самый щербет, потому что «чёрная вода» – дрянь.

Есеня сделал круглые глаза и я понял, что ему как настоящему алкоголику этот щербет – источник неземных наслаждений, как минимум.

– А его всем дадут? – спросил Якин.

– Ни хуя не всем, – коротко ответил поэт и это меня насторожило. Я зачем-то подумал о массовых волнениях.

Вообще этот разговор меня особо не интересовал, так как Зуаб уже заранее затарился каким-то пойлом на последние деньги и наш вечер обещал быть не особо уж и томным.

На самом деле в последнее время мы были озадачены проблемой побега. А задумали мы его после того, как я на себе испытали некоторые виды пыток. В частности, я попал под Гиппократову экзекуцию – за оскорбление Цербера и издание, совместно с Гашеком, стенгазеты. Пса я просто обругал сукой, а в стенгазете мы нарисовали демона Дрочио в бикини и с зонтиком, поздравив при этом с восьмым мартом.

В итоге меня привели в лазарет, положили на холодный мраморный стол и острыми крючьями просто разорвали по частям света. Перед этим мне дали таблетку, чтобы не отключалось сознание. Ну, вы теперь представьте, как я оторвался, в буквальном смысле этого слова. Потом меня сшили и всё быстро заросло, но блядь, я до конца дней моих буду помнить, как рвутся сухожилия и трещат позвонки! И ещё, эту, всепроникающую боль, помню.

Якина привлекли за пиздобольство. Он подвел жуткий теоретический базис под устройство конца света, похерив библейские догматы, чем сильно обидел авторов святых писаний. Его пытали щекоткой, а уж потом принесли в барак тихим и бледным. Он мелко дрожал и ничего не говорил. Он до сих пор по ночам хихикает и порой мочится прежде, чем просыпается.

Грохотова вздёрнули на банальную дыбу вместе с Маяковским – за попытку продать металл в местную скупку. В общем, нам было чего терять. Один Зуаб был осторожен и хитёр. Он заводил нужные знакомства, поил стражу и туманно намекал нам, что съебываться нужно, но правильно; и всему своё время.

Тем не менее, мы его не послушали и уговорили залезть в пустой кузов ЗИЛа, который отправлялся за щебёнкой в карьер. Мы проехали с полкилометра и когда автомобиль притормозил, мы бросились бежать в сторону синих пещер, как тараканы. И мы почти добежали до них. Один хуй, нас поймали и даже не наказали.

Потом я узнал, что в этих пещерах живут какие-то глоты. Они пожирают всякую живность и падаль. Могли сожрать и нас. Короче, весь наш гон явился глупым и опасным мероприятием.

Но, тем не менее, побег стал для нас настоящим, светлым будущим. Мы бредили этой идеей и собирали различные сведения о местной жизни и порядках. В итоге мы выяснили, что бежать отсюда можно, но как – не ясно. И только хитрый негр Зуаб таинственно заверял нас, что задерживаться тут не стоит.

Вот и сейчас, когда мы пришли в бараки и курили возле сортира, он подсел к нам и шёпотом спросил:

– Ну, вы готовы?

– Да, блядь, мы готовы. Ты только скажи к чему? – разозлился Якин.

– Съебаться отсюда.

– Как? – насторожился Грохотов.

– Потом скажу, – ответил негр и замолчал, как индеец.

Якин сплюнул и я понял, сегодня что-то произойдет. Но вряд ли в моей башке могла уложится та неимоверная круговерть, в которую нас затянет неумолимая судьбина. То, что произойдет во время праздника и после него, войдет в историю мироздания наравне со Всемирным потопом и Вторым пришествием. Но лучше всё по порядку.

Праздники бывают всякие. Разгульный Новый год – с двухнедельным опохмелом. Веселая масленица – с мордобоем и блинами. Первое апреля – с очередным наебаловом от правительства. Скорбный День конституции и унылый День знаний, обставленные разными антуражами. Но праздник, который разворачивался на наших глазах, не был похож на перечисленные выше знаменательные даты.

Со всех сторон к центральной площади нашей колонии подвозили столы и скамьи. Строилась трибуна, на которой развешивались флаги – начиная от каких- то церковных хоругвий и кончая пёстрыми корабельными флажками. На адской кухне что-то жарилось, парилось и отдавало приятным запахом шашлыка. Грешники ни хуя не делали и пребывали в каком- то первозданном и муторном волнении. Зато обслуга сбилась с ног, оборудуя место проведения торжества. Черти-стражники выставили повсюду плотное оцепление.

Ну, вот… Наконец, зажглись фонари по периметру площади. И мы увидели миллионы столов, уставленных какой-то фантомной пищей и пузатыми бутылками. В центре возвышалась огромная трибуна с гигантским транспарантом «Привет участникам соревнования!».

Откуда-то сверху грянул марш коммунистических бригад и где-то у «чёрной реки» пизданул первый разноцветный веник салюта. Хорошо поставленный голос с небес произнёс:

– Дорогие грешники, пожалуйте к столу!

И тут всё завертелось и понеслось, как в метро. Грешники кинулись занимать столы. Кое-где возникали жёсткие стычки. Со всех сторон неслась интернациональная нецензурщина и воинственные посылы на хуй. И, тем не менее, вскоре все оказались за столами и началось пиршество.