Эдуард Беспяткин - Малиновый звон

– Тогда что это за поебень? – спросил я.

– Не знаю.

– Я домой хочу, мне завтра на работу, – заныл снабженец.

– Ты не попадёшь на работу. Тебя свезут в село Плеханово, в общую палату для алкоголиков, – ответил ему Грохотов, сам понимая, что это плохая шутка; если вообще шутка.

Как обычно, встал вопрос: «Что делать?». То есть: стоять тут или повернуть обратно? Конечно, мы выбрали последнее. Спотыкаясь о камни, мы побрели, как нам казалось, к дому хозяйки Вали. Впрочем, мы понятия не имели, где на этой «военно-грузинской» дороге её дом. И всё-таки мы пошли, не имея выбора и тактики. Снабженец Тухленко тащился сзади, шумно сопя и поскуливая.

Я опять вспомнил Льва Толстого. Не иначе как эта сука наколдовала! Ну вот, поэтому и не верю я ему.

Шли мы недолго – пока не услышали невнятный шум, переходящий в тихое першёптывание множества голосов. Впереди замаячили какие-то светлые пятна, как в китайском театре теней. Они приближались, одновременно окружая нас.

Мы остановились. Грохотов втихую разминал кулаки. Негр, как пантера, застыл в охотничьей позе, напряженно вслушиваясь и нюхая воздух как настоящий воин леса. Я достал свой ножик, без которого никогда не хожу за водкой или в мэрию. Якин хищно озирался, а снабженец тихо всхлипывал.

Светлые пятна приблизились настолько, что мы могли разглядеть фигуры людей с длинными и костлявыми руками. Они были одеты в какие-то чёрные балахоны, как у средневековых монахов. Светлыми пятнами оказались их рожи. Они были до тошноты бледными, словно личинки мух. Это была не та фальшивая голливудская бледность восставших мертвецов, а абсолютная пустота, присущая только смерти.

Незнакомцы на тропе шевелили тонкими ртами, издавая то самое, невнятное, шептание, похожее на молитву. Ни хуя хорошего ждать от этих граждан нам не следовало. Они окружили нас и неприятно стояли, шепча свою тревожную песню.

Когда-то давно, пиздюками, мы ездили куда-то под Воронеж на конный завод – смотреть, как ебутся лошади. Ну, я вам скажу, зрелище! Куда нам до них. Короче, подводят там такого жеребца… Впрочем я не об том.

Был там один конь и он страдал какой-то астмой. Ну, типа, задыхался приступами. Его ржание напоминало нечто среднее между криком обезьяны-ревуна и академическим воем артиста Николая Баскова. Премерзкое ржание, я вам скажу.

Так вот, когда нас окружили эти беломордые уроды, и мы уже были готовы относительно дорого продать свои души, раздалось то самое ржание. Ну, просто один в один! Если прибавить к этому звуку ещё и явный шелест чьих-то крыльев, то непроизвольно поднимешь очи к небу.

А там, на фоне зловещей луны, словно в каком-то мультфильме, парила вроде бы как мифологическая тварь. Она быстро приближалась и мы увидели худую крылатую коняку, на которой верхом восседал мужик с рогами. Мне показалось, что он был покрыт какой-то не то плесенью, не то шерстью. В отличие от шепелявых монахов, лицо его было смуглым и сплошь украшено шрамами или морщинами; хуй их там разберёшь, в потёмках.

Он резво осадил коня перед нами и грозно спросил:

– Кто такие?

– Мы люди с планеты Земля, – пропищал в ответ снабженец Тухленко.

Дикий хохот потряс окрестности. По-моему, смеялся даже конь, астматически присвистывая. Ситуация, блядь! Нас могут порвать, как туалетную бумагу, а тут такой конфуз.

Наконец, последний смешок одиноко сгинул в холодном пространстве и мужик со шрамами взмахнул хорошо сплетённой нагайкой, похожее на казацкую, и сказал:

– Ну что, сами пойдете или под белы ручки?

– А куда, простите, нам надо идти? – спросил осторожный журналист.

– А не ебёт вас это! Раз канал открыли, значит, вы кому-то нужны. А доставкой занимаюсь я – как добровольной, так и принудительной. Понятно?

– Ни хуя не понятно. Если мы кому-то нужны, пусть эта харя сама к нам явится, – тактично заметил Грохотов.

Негр довольно похлопал его по плечу. Охуеть!

– Тогда хватайте этих хлопчиков за жопу и – в приёмную. Геть! – крикнул волосатый всадник и щелкнул нагайкой.

Вся свора бледнолицых уродов кинулась на нас, как пираньи на порезанный член. Мы бились, как на Чудском озере наши предки супротив псов-рыцарей. Негр расшвыривал когтистых мразей, словно лев шакалов. Вот это школа! Грохотов рубился огромными кулаками и вокруг него стоял хруст и уханье. Я работал «пером», как на хорошей цыганской свадьбе. Якин даже кусался. Один только снабженец якобы упал в обморок. Его сразу куда-то унесли.

Конечно, нас конкретно отпиздили. Естественно, нас связали и поволокли – как военные трофеи. Разумеется, я отвратно помню этот процесс в подробностях, да и зачем это надо? Просто это был не наш день, а точнее не наша ночь…

Все любят спать. Любая, сука, тварь дрожащая, мечтает залечь где-нибудь в укромном месте и отдаться во власть Морфея. Даже ёжик бродил в тумане, чтобы познать тайну глубокого сна и увидеть жующую лошадь. Даже ёжик!

А сон – это квинтэссенция пассивного наслаждения, когда ты находишься между бытием и небытием. Ты паришь в эфире, словно тебя причислили к лику святых. Ты свободен во времени и пространстве. А если ты, блядь, видишь кошмар, то ты полный мудак, или обдолбился мухоморами, вываренными в молоке с марганцовкой. Я почти всегда сплю спокойно, потому что бываю порой честен, по крайней мере, перед собой. Я такой охуенный чувак, что меня можно показывать в кунсткамере за определённую плату, как образец порядочности и добродетели. Я такая великая сволочь, что падайте ниц, пииты и проститутки. Я…

И тут я проснулся. Или очнулся, это как поглядеть. Восторги унеслись в мировое пространство и предо мной предстала мерзкая явь.

Своды мрачного грота, похожие на внутренности штатного польского костёла, освещали багровые факелы. Вдоль стен разместились дубовые скамьи, на которых сидели худые и горбатые личности с неопределёнными выражениями лиц, высказывающие явно дурные намерения.

Чёрная массивная кафедра, с компьютером и какими-то грязными костями, мрачно возвышалась вместо алтаря. Назойливый шелест крыльев летучих мышей был тосклив и неприятен для нервной системы и вообще.

Всё это не веселило. Вдобавок, у меня болела голова – то ли с похмелья, то ли от побоев. Руки передавили волосатые верёвки, ноги затекли. Плохо всё это. Мои сотоварищи были рядом, в не более радостном состоянии. Мы обменялись тухлыми взглядами и тихо внимали течению жизни. Почему-то поблизости я не обнаружил снабженца Тухленко.

Вся эта готика располагала к депрессии. А выгравированная в половину стены фигура с неровными краями напоминала дикие декорации к жутким фильмам Клайва Баркера.