Джей Стивенс - Штурмуя небеса

Он так и не добился в этом успеха. Несмотря на самые лучшие намерения Хаксли, «Остров» стал антологией выводов автора, слегка прикрытых фантастическим сюжетом. Книга посвящена темам, что волновали Хаксли на протяжении всей его жизни: образование, психология, метафизика, место искусства и творчества в человеческой жизни и роль психоделиков, которые могут помочь вскрыть реальный потенциал сознания. Последняя тема раскрывается в сюжетной форме: он изобретает новый вид наркотика, который называет «мокша» — «пробуждающие к реальности таблетки истины и красоты». Островитяне в его утопии применяют мокшу в тщательно подобранных дозах в системе психоделического образования. Дети принимают средство раз в году, начиная с ранней юности и затем на протяжении всей жизни. Употребление таблеток ведет к огромному шоку, который испытывает каждый, очутившись впервые в Ином Мире. «На некоторое время благодаря лечебному воздействию мокши вы узнаете, кем вы являетесь на самом деле, — так говорит д-р Роберте паланезийским школьникам, которым впервые предстоит принять дозу мокши. — Это путешествие в бесконечное блаженство!»

Однако, как и все на свете оно в какой-то момент заканчивается И когда оно заканчивается, что вы будете делать дальше? Что вы будете делать со всеми подобными опытами, которые получите на протяжении будущих лет, принимая мокшу? Будете ли вы просто радоваться им, как радуетесь новой игрушке, а затем возвращаться к своим обычным занятиям, ведя себя как обычные маленькие несовершенные дети, какими вы себя воображаете? Или, получив озарение, вы посвятите свою жизнь столь необычному занятию, как быть самим собой В действительности, все, что мокша может сделать, это предоставить вам возможность испытать последовательный ряд проблесков — час или два просветленного сознания и благодатного освобождения И только от вас самих зависит, захо-тите ли вы объединиться с этой благодатью и ис-пользовать предоставленную вам возможность

Появление Тима Лири было для Хаксли как неожиданный порыв сильного ветра, ударивший в обвисшие паруса корабля. Энтузиазм Лири, его теоретическая подготовка и, самое главное, его работа в Гарварде делали его как раз тем человеком, на которого мог опереться Хаксли для продвижения психоделических планов.

Как-то ночью, когда они лежали на полу перед камином в доме в Ньютоне, приняв порцию псилоцибина, разговор зашел о методах, с помощью которых можно сделать эту концепцию доступной для широких культурных слоев, ввести ее в обиход и среди «функционеров». Хаксли ответил не задумываясь. Надо обратить элиту, потребовал он от Лири. Художественную элиту, интеллектуальную и экономическую. «Именно таким способом можно продвинуть вперед культуру и философию свободы и красоты». Используй престиж Гарварда, чтобы искусно распространить сведения о средствах изменения сознания. Но делай это осторожно и умно, всегда оставаясь в пределах медицинской науки. «Тебе придется иметь дело с сопротивлением, — предостерег его Хаксли. — В этом обществе есть люди, которые используют всю власть, какая у них есть, чтобы помешать нашим исследованиям».

Ему не потребовалось особо уговаривать Тима. Подобно па-ланезийцам, его собственный опыт, связанный с медициной мокши, делал невозможным для него возвращение в ограниченные рамки академической психологии. Он созрел для Великого, и мысли Хаксли, высказанные с удивительно ироничным оксфордским акцентом, были ничем иным, как этим самым Великим: надо было повернуться лицом к «самому ясному и чистому» и изменить этот мир! Это был, с одной стороны, исследовательский проект по творческой активности личности, с другой — «удобный повод, чтобы дать наркотик различным представителям творческой интеллигенции, знаменитым художникам и писателям… и если у нас на пороге окажется кто-то из тех, кто пишет речи для президента, то он, скорее всего, также будет приглашен на сессию».

Чувство, что один-единственный человек может играть в развитии человечества решающую роль, вызывало воодушевление. «К нам приезжали разные известные люди, заинтересовавшиеся программой. В основном их пугало, что наши исследования связаны с Гарвардом. Все осознавали силу этого имени, — вспоминал Лири. — Но все они сходились на одном: держите эти знания при себе и ни в коем случае не оглашайте результаты исследований. Иначе вы рискуете навлечь на себя гнев ведущих людей общества».

Диметилтриптамин — «ядерная бомба» мира психоделиков

Кроме того, все больше людей из крута Хаксли появлялись в Гарварде. Джеральд Хёд выступил с лекциями о роли наркотиков в мистериальных культах древности. Слушая его волшебный голос, аспиранты словно бы сами оказывались в древней Греции и принимали участие в элевсинских мистериях, и с трудом возвращались к реальности, в двадцатый век, который, согласно Хёду, был веком психологии. Впервые Homo sapiens наконец начинает понимать, что он из себя представляет. «В человеке скрыты бесконечные запасы энергии», — говорил Хёд. Понять, как научиться пользоваться этой энергией, как достичь наконец совершенства, — эта ответственность ложится на молодых людей, занятых в программе по исследованиям псилоцибина.

Хёд называл их «интронавтами», путешественниками внутрь, по аналогии с астронавтами, участвовавшими в космической программе полетов кораблей «Меркъюри». И, как и в исследованиях внешнего космоса, освоение внутреннего пространства также подчинялось строгим правилам. «Необходимы тренировки, — подчеркивал он. — Человек должен понимать, где ему пред-стоит оказаться. Он должен запастись всем необходимым. Когда он попадет в этот новый незнакомый мир, ему следует быть хорошо подготовленным. И правильная тренировка принесет результаты. За этим — будущее человечества».

Совсем по-другому (но не менее неотразимо) вел себя Эл. Он просто появился на пороге у Лири в Бостоне со своей вечной кожаной сумкой и проговорил: «Тимоти, ты у нас — самый главный. Старина Эл в твоем полном распоряжении».

Даже Хамфри Осмонд появился на горизонте. Он приезжал на конференцию по психологии и заодно пообедал с Хаксли и Лири. Лири вскоре ушел. Хаксли сообщил Осмонду, что Лири — отличный парень, и высказал надежду на то, что связь с человеком из Гарварда поможет им в распространении психоделиков. Осмонда же смутили официальный костюм и короткая стрижка психолога. Он заметил, что, возможно, профессор и впрямь приятный парень, но не кажется ли Олдосу, что он немного слишком «правильный»? «Может, ты и прав, — ответил Хаксли. — Но, в конце концов, разве мы сами не этого хотели?»

Годом позже Осмонд рассказывал эту историю в качестве примера, как могут ошибаться люди в человеческом характере. Алану Уоттсу, который встретился с Лири несколько месяцев спустя в Нью-Йорке, сразу стало ясно, что Хаксли просто не понял Лири. Слушая, как Олдос «беспристрастным научным языком» рассказывает о работе профессора, Уоттс представлял себе серьезного, может, даже немного педантичного ученого, «а Лири, с которым мы встретились в нью-йоркском ресторане, оказался просто обаятельным ирландцем. Он носил слуховой аппарат с таким непринужденным изяществом, словно это был монокль». Уоттс сразу почувствовал в нем родственную душу.