Игорь Пожидаев - О ком плачет небо

…пытаясь бороться со сном, вызванным лекарствами, сквозь мамин плач я слышал обрывки предложений и отдельные слова седого доктора: «…затронута височная доля…неоперабельная…уже на последней стадии…только ослабит боль…очень быстро развился…мне жаль…полгода максимум…».

2

«…полгода максимум». Эти слова будто преследовали меня. Мама в слезах обзванивала знакомых и в каждом втором предложении повторяла: «полгода максимум». На работе, куда я пошел вопреки запретам матери, за моей спиной постоянно шептались: «А вы слышали? Полгода максимум…». Мои коллеги стали такими учтивыми и вежливыми. Даже стали здороваться и прощаться. Друг, снабжавший меня таблетками, несколько раз даже решился заговорить. Но толи он не сумел найти ко мне подход, толи я, за своё недолгое «серое» существование, так и не научился открывать людям душу. В общем, разговора не вышло. Стали ходить слухи о том, что я замкнут, подавлен, сломлен…

…Я не был сломлен. Больше того, я даже не чувствовал разницу между тем, что было до посещения больницы и тем, что происходило потом. Все осталось прежним. Серое утро. Серые улицы. Серая работа. Изменилась мама. Она старела на глазах. С ней невозможно было разговаривать, так как все сводилось к слезам. Еще иногда становилось нехорошо, но я точно знал заранее, когда «рак» снова даст о себе знать. Три раза в день я выпивал целую порцию лекарств и, когда подходило время очередной из них, был краткий промежуток времени, которое я называл «а вот и Джонни». Это была фраза из какого-то фильма. Мне она казалась забавной и очень уместной. Каждый день в одно и то же время на меня наваливался целый ряд симптомов: тошнота, рассеянность, двоение в глазах. Иногда я ходил по квартире и не понимал, что ищу. Иногда по пятнадцать минут стоял с горстью таблеток в одной руке и стаканом воды в другой и соображал, что именно мне нужно сделать. Особенно тяжело было с утра. И с каждым днем период «а вот и Джонни» неумолимо становился длиннее…

…Однажды, придя на работу, мне стало противно. Противно от того, что я буду там делать то же, что и вчера. Оттого, что вокруг меня будут те же скучные лица, которые обязательно мило улыбнутся в глаза, а за спиной примутся живо обсуждать, как я стал плохо выглядеть. А какой-нибудь придурок просто для того, чтобы поддержать разговор, моментально придумает историю о том, как я вчера упал в обморок и пускал пену изо рта. Мне в один миг опротивели начальники, их подчиненные, их разговоры и их скучная жизнь. А еще я их возненавидел. Возненавидел за то, что я так был на них похож. Мне хотелось возненавидеть и себя. Все эти мысли казались столь очевидными, что я удивился, как я не дошел до этого раньше? И я ушел. Ушел, никому ничего не сказав. Ушел сам. И не знал, куда я пойду…

3

…Ноги сами привели меня в парк. В эти холодные дни он не особо пользовался популярностью. Удивительно было то, что в этих мрачных деревьях я видел только завораживающую красоту, которую не дано понять простым смертным. Долгие часы я бродил по парку одними и теми же тропинками. Как художник, ища вдохновение на пейзаж, я рассматривал каждый сантиметр окружающего пространства.

…Я увидел ее еще издалека. Она бродила по парку с большим фотоаппаратом, который в ее маленьких ручках казался просто огромным. Она периодически останавливалась перед очередной корягой или веточкой, делала несколько щелчков и с довольной улыбкой снова принималась за поиски нового «сюжета». Невозможно было оторвать от нее взгляд. Какое-то время, чувствуя себя полным идиотом, я наблюдал за ней из укрытия. Потом на ум начали приходить кучи нелепых поводов начать разговор. В конце концов, я поймал себя на мысли, что ноги сами несут меня к ней, в то время как мозг, в панике, пытается найти этому разумное объяснение…

…На вид ей было не больше семнадцати. Я не очень хорошо умею описывать внешность, поэтому могу сказать лишь одно – она была очень красивая. Очень красивая. Таких я еще не встречал. Необычайная. Одним своим видом она наполняла красотой всё вокруг.

…Когда я подошел к ней, она была занята очередным снимком. На мое внезапное появление за спиной, отреагировала довольно спокойно. Даже слишком. Все мои жалкие заготовки для начала беседы вылетели из головы при виде ее обескураживающей, лучезарной улыбки. Она просто улыбалась. Я понимал, что надо что-то сказать, но в голове крутились всего две мысли: какой же я придурок и зачем я вообще к ней подошел? Выбор был не велик. Тогда вместо общепринятого «привет», я сказал ей: «Ты очень красивая».

…Мы долго гуляли по парку. Разговаривали ни о чем. Чаще я просто слушал, но иногда высказывался по тому или иному поводу, попутно удивляясь собственному красноречию. Не могу не признать, я ей восхищался. Ее невозможно было обмануть, с ней невозможно было кем-то притворяться. Ее огромные глаза казались специальным прибором, который почувствовав даже самые малые нотки фальши, начинал искриться. Покинув парк, мы побрели по тусклым улицам города, которого, как оказалось, я совсем не знал. Мы уже подошли к ее дому, но разговор так захватил нас, что мы не могли остановиться. И говорили, пока не стемнело, пока нам стало совсем неловко. Мы попрощались и пообещали друг другу встретиться снова…

…Спустя какое-то время, после того как она скрылась в дверях подъезда, состояние эйфории прошло. Я осознал, что нахожусь где-то в чужом районе, что давно уже должен был быть дома. Представив состояние мамы, которая уже наверняка знала, что меня не было на работе, я пошел на ближайшую остановку, сел на автобус до конечной.

…В людном автобусе на меня смотрели, как на дурака. Изредка покидая свои мысли о моей новой знакомой и о том, как я вообще мог раньше так скучно жить, я обращал внимание на свое глупо улыбающееся отражение в окне. Окончательно вернул меня в жизнь нарастающий шум в салоне. Несколько пассажиров ругались, остальные с интересом за ними наблюдали. Я далеко не сразу разобрался. Все началось с того, что два явно не трезвых мужика, сидящих в самом конце автобуса, очень громко матерились. Женщина, сидящая перед ними с маленьким ребенком на руках, сделала им замечание. Они же, в свою очередь, «вежливо» попросили ее к ним не приставать с подобными просьбами. Дальше за обиженную даму вступилась бойкого вида старушка. Прочитав мужикам лекцию и напомнив при этом несколько раз, что она стоит, а они сидят, она начала стыдить остальных пассажиров мужского рода в бездействии и трусости. Пьяным мужикам даже начало нравиться такое внимание, и они с удовольствием вступили в перебранку с беспомощной женщиной. Ко мне как раз подкрадывался «а вот и Джонни», от их ругани становилось еще хуже. Перед глазами все плыло, немного тошнило, пару раз поймал себя на мысли, что не помню откуда и куда еду…