Слава Сорокин - Гниль

|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\////////////////////////////////////////////

Когда идёшь по платформе, вдоль которой удаляется поезд по направлению твоего движения, кажущийся чем-то вроде стены, какой-то надёжной опорой, пусть и движущейся, а потом вагоны заканчиваются, – поезд исчезает окончательно, – на его месте вдруг образуется пропасть, в которую, кажется, вот-вот упадёшь, и затем неминуемо будешь намертво раздавлен следующим поездом. От этого каждый раз страшно.

И заодно мгновенная потеря ощущения безопасности вызывает в голове некий стресс. Эти, резко нахлынувшие, чувства смешиваются, временами вызывая дикое беспокойство внутри. От этого беспокойства иногда становится трудно дышать, вплоть до того, что начинаешь задыхаться. Воздуха упорно не хватает; хочется поскорее покинуть платформу, выбраться наружу. Но вместо этого стоишь, как вкопанный, и держишься за грудь, учащённо дыша и упёршись взглядом в пол; а точнее, никуда, так как глаза полностью расфокусированы и не могут ни за что зацепиться. Мысли рассеяны. Их будто и нет. Ноги становятся ватными. Страх окутывает сознание полностью.

Паника! Паника! Паника!

«Что это с ним?» – Подумает про себя кто-то из прохожих. А кто-то открыто обменяется предположениями со своим спутником. Или с кем-то из прохожих. Или просто выскажет своё предположение вслух – потому что не имеет манер, вследствие чего не умеет промолчать.

Как правило, все эти предположения неправильные. Но в этом нет никакой человеческой вины. Разве может хоть кто-то предположить, что человек задыхается лишь потому, что поезд покинул платформу, заставив его этим потерять всякое ощущение собственной безопасности и практически лишив возможности нормально дышать. Очевидно, что нет.

А человеку тем временем становится всё хуже. И вот он уже упал на колени. Дыхание становится реже. Кто-то суетливо звонит в «скорую». А несчастный тем временем совсем перестаёт дышать и плавно расстилается по мраморному полу метрополитена животом вниз. Глаза закрываются. Человек умирает.

Довольно глупая смерть.

////////////////////////////////////////////////\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\

|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\////////////////////////////////////////////

Утро. Чёртово, блядь, утро. Тонкие полупрозрачные шторы не спасли, и надоедливое солнце ударило меня в лицо. Я ещё не до конца осознал, что проснулся и что я это я. Сознание мечется в страшной агонии, требуя хоть какого-то утешения. Требуя спасения от вновь нахлынувшей реальности.

Вот бы не просыпаться. Вот бы не выползать из постели. Но похмелье и ещё кое-что более страшное, называемое отрезвлением, вынуждают меня скинуть с себя одеяло, подняться, одеться и, даже не умывшись и не почистив зубы, выбраться на улицу. Выбраться для того, чтобы разжиться очередной порцией спиртного, распрощавшись с очередной частью заработной платы.

И вот я иду по улице. Ноги подкашиваются. Перед глазами в основном метель, несмотря на то, что город укрывает довольно стойкий и безветренный летний день.

В душе агонизирует стыд за моё состояние, но привязанность к алкоголю очередной раз переборола какие-либо рамки приличия и угнетающее чувство стыда. Мне нужно выпить. Мне срочно надо упиться в край, иначе день рискует превратиться в бессмысленно прожитый отрезок отведённого мне времени.

И вот я иду. Куча прохожих. Их не меньше миллиарда. И меня не сильно прельщает возможность заглядывать им в глаза. Они бесят меня. Каждый встречный индивид пробуждает во мне ненависть. Ненависть ко всей человеческой расе, включая меня.

Да, я ненавижу себя. Я тысячу раз убеждал себя в том, что завтра брошу пить. Но каждый раз я находил повод или возможность выпить. И каждая завязка летела прочь. Мой рекорд: пять месяцев. Мне тридцать один. А пью я с шестнадцати, почти каждый день. Не самая сложная арифметика. Только дозировка постоянно увеличивается. Если в шестнадцать мне было достаточно пары бутылок, чтобы напиться, то теперь мне для этой цели необходимо не менее трёх литров пива; и этого объёма обычно хватает не более чем на пару часов.

Я – летальный исход собственного разума. Я – твои алкогольные или трезвые страхи. Я – устойчивый запаx аммиака. Я, чёрт побери, не ты. И я счастлив из-за этого факта.

А день продолжается. Я закупился так, что был уверен, будто шести литров пива, пары бутылок вина и несколько дешёвых коктейлей в алюминиевых банках мне хватит на весь день. Я сильно ошибся, полагая так. По истечении пяти часов запасы были употреблены. А это значит, что надо идти за добавкой.

Поборов очередной наплыв стыда, я, шатаясь, выбрался из квартиры и направился в магазин. Там меня уже нетерпеливо ожидало обилие выбора. Набрав ещё кучу пива и баночных коктейлей, я, в относительном смысле довольный, побрёл домой, где собирался продолжить возлияния.

И вновь по пути я проклинаю и жалею себя. Катится в пропасть третий день моего дикого запоя; и я осознаю, что за эти три дня спустил исключительно на бухло и только для себя не менее восьми тысяч. Но при этом я не покупал ничего дорогого. И не надо обладать хоть какой-нибудь фантазией, чтобы понять, сколько дешёвого алкоголя было выпито мной. А мне всё мало.

Я иду домой, заглядываю в глаза прохожим, но они отворачиваются или смотрят на меня как на типичного унтерменша. Возможно, они предельно правы.

В голове летают мысли о самоубийстве, о бесполезности этого мира, о бесполезности всей вселенной; всё окружение кажется мне ужасающе плоским, от этого становится страшно. Я смотрю на свои руки, они никчёмны. Я уже вижу, как моё тело будут жрать черви. Меня начинает охватывать паника, всё кругом кажется враждебным, будто каждый миллиметр существования несёт в себе угрозу.

Стараюсь ускориться, чтобы наконец-то оказаться дома, где я более-менее чувствую себя в безопасности. Вот родная дверь. Ключи. Замок. Я дома. Распихиваю алкоголь по холодильнику, литр спиртного проглатываю залпом – чтобы поскорее забыть о страхах и панике, чтобы ничего не осознавать и не чувствовать; в конце концов, чтобы не помнить. Я уже забыл о проклятиях в собственный адрес. Только бы напиться и вырубиться, лучше уж так, чем всё остальное. И это мне легко удаётся.

Открываю глаза. Первое, за что цепляется взгляд: опрокинутая пепельница, разбросанные по полу бычки, следы от высохшего пролитого пива, куча пустых бутылок и банок, грязный пол… Полный бардак. Хаос. Вновь подкатывает стыд. Твержу себе, что надо бы ещё поспать, а затем навести порядок, взяться за ум, перестать пить. Ведь это не ведёт ни к чему хорошему. Сколько всего в жизни было откровенно проёбано из-за моего алкоголизма. Надо прекращать пить. Давно пора завязывать. Да так, чтобы больше ни капли, никогда и ни при каких обстоятельствах. Пытаюсь заснуть.