Герман Садулаев - Я – чеченец!

Муфтий. Какие муфтии? Чеченцы никогда не были фундаменталистами, у них не был в чести ортодоксальный ислам. Были мечети, муллы, но в мечети мало кто ходил, а о муллах сочиняли анекдоты. Религиозная жизнь чеченцев происходила главным образом в общинах суфиев. У суфиев нет священников, мулл, нет муфтиев и церковной иерархии. Основатели и руководители суфийских общин – шейхи, святые. Шейх может даже не знать арабского языка, на котором написан Коран, его авторитет в личной святости и нравственности, главное для суфиев не следование ритуалам, а религиозный экстаз. Суфийская разновидность ислама как нельзя лучше подходила свободолюбивым чеченцам, всегда противившимся всякой власти, кроме авторитета мудрости, опыта и личного нравственного примера. Большинство чеченцев пофамильно входят в ветви суфийского ордена. На зикрах, под аккомпанемент музыкальных инструментов поются имена Бога, и участники зикра впадают в транс во время моления.

Данги ходил на все тезеты в Урус-Мартане и участвовал во всех зикрах. Жил Данги скромно, в обычные дни ел сискал, кукурузные лепешки, запивая их молоком или простоквашей. А на тезете всегда очень много мяса. Данги любил ходить на тезет. Во время поминок Солнечный Данги вел себя спокойно и тихо, как все мужчины, вставал и приветствовал входящих, вел приличествующие случаю беседы. А на зикре Данги первым впадал в экстаз и часами сидел, бормоча что-то невнятное, качая головой, и временами вскрикивая: «Аллах Акбар», велик Аллах!

После начала войны Данги перестал выходить на работу, целый день ходил по селу с блуждающей улыбкой. Всем встречным Данги говорил, что скоро будет много похорон, ночью надо спать, чтобы бодрствовать на поминках. А работать уже совсем не надо, потому что теперь Данги будет каждый день есть вдоволь мяса.

А однажды Данги надел свою лучшую одежду и пошел прочь из села. Раньше Данги никуда не ходил, и его спросили: куда ты, Малх Данги? В Самашки, сказал Данги. У меня много дел в Самашках, там роют сотни могил, и будет такой тезет, какого не было еще за всю мою жизнь!

Бедный Данги, думали люди в Урус-Мартане, совсем стал дурной из-за этой войны. Русский пост около Урус-Мартана пропустил Данги: пусть идет, ненормальный. Глядишь, мину на дороге обезвредит. От Урус-Мартана до Самашек 25 километров, Данги пошел пешком и всем по дороге говорил: я иду в Самашки, там будет большой тезет, потому что похоронят сотни людей, как может Данги не попасть на такой тезет? А потом будут хоронить самого Данги, и вы все обязательно приходите. Так Солнечный Данги приглашал людей на собственные похороны.

В Самашки пришли русские. Они убивали всех: мужчин, женщин, стариков, детей. Забрасывали дома гранатами. Во дворе школы, на тополях, глядящих в слепые окна пустующих классных комнат, повесили младшеклассников, а потом обожгли трупики из огнемета. И написали на кирпичной стене: «Музейный экспонат: будущее Чечни». За один день больше двухсот могил появилось на самашкинском кладбище.

Но не попал Данги на тезет. На входе в Самашки его остановил другой русский пост. Солдаты сказали, что Данги – боевик, что он притворяется сумасшедшим. Они били Данги, они загоняли ему иголки под ногти, а Данги кричал «Аллах Акбар», велик Аллах! Данги впадал в транс, как на зикре. Солдаты разъярялись все больше и больше. Они замучили Данги до смерти и выкинули его труп на дорогу. Люди из Урус-Мартана забрали тело Солнечного Данги и похоронили. Много людей пришло на похороны, сотни и тысячи! Ведь все уже знали, что будут похороны Данги, он сам об этом рассказал.

30

Село живет восходами и закатами. Город живет часами, временем на электронных табло станций метрополитена, звенящими на разные мелодии будильниками в мобильных телефонах, выпусками новостей в автомобильном радио. А село живет восходами и закатами.

Когда алая корова солнца выходит на бескрайнее синее пастбище неба, медленно пережевывать белые кусты облаков, чтобы напоить парным молоком дождя зеленого теленка полей, хозяйки, гремя эмалированными ведрами, заходят в сараи для утренней дойки. Белыми струями звонко ударяет молоко в дно посуды. После дойки отворяются ворота и, подгоняя шлепками ладоней, хозяйки выпроваживают коров на улицу. Коровы собираются в нестройные колонны и сами идут знакомым маршрутом на выпас. где-то впереди шествует пастух, которому от каждого двора дают немного денег и вдоволь молока, сметаны и творога.

Особых пастбищ около села нет. Земля застроена, занята лесопосадками или распахана под посевы злаков. Коровы щиплют траву вдоль дорог, вдоль совхозных угодий и на большом поле, которое в плане села значится футбольным. Еще одно, настоящее футбольное поле есть в центре. На нем проводятся районные соревнования, занимаются воспитанники ДЮСШ. На этом, окраинном поле, у края рощи шелковицы и берега реки Басс, в футбол играем разве что только мы, мальчишки, но нам коровы не помеха.

Вечером, когда солнце клонится к стойлу заката, пастух собирает стадо и направляет его обратно в село. Пестрая демонстрация коров занимает дорогу и тротуары. Возникает единственно возможная в селе пробка, и водители автомобилей покорно ждут, пока неторопливо пройдут коровы. С главной улицы демонстрация растекается по боковым улицам, улочкам и переулкам. В воздухе стоит разноголосое мычание и пыль, поднятая стадом, пронизанная лучами закатного солнца. Пыль, поднятая копытами коров, очищает человека от всех грехов, как воды священных рек и божественный дождь, после которого в небе подковой выгибается радуга. Оттого ли люди стоят вдоль домов, когда они возвращаются?

Каждая корова знает свою дорогу к дому. Если хозяйка не встречает ее на улице, корова недовольно мычит. Тогда открывается калитка, и босоногий мальчуган отодвигает тяжелые створки ворот. В этот момент облака отражают последние багровые лучи закатившегося светила.

В каждом дворе села есть корова, иногда две, или даже несколько. Многие могут позволить себе купить молочные продукты на рынке, но если в доме нет коровы – чем занять дочерей, как проверить невестку, не лентяйка и не гулена ли она?

На рынке продается сметана, из сливок, процеженных в маленьких сепараторах, гуще магазинного масла, вкусная, как первый декабрьский снег, и головки домашнего творога, закутанные в марлю. А молоко на рынке не продается. Еще чего, продавать молоко! В каждом дворе есть корова, и если чья корова еще не отелилась, то соседи принесут молоко, в трехлитровой стеклянной банке, а надо – и в эмалированном ведре. Никому же не приходит в голову продавать воздух или воду.

В нашем дворе две коровы, одна красной масти, ее зовут Зорька, другая – пестрая, Ласточка. Мы взяли их маленькими телушками и вырастили до красивых невест. Сестры встречают Зорьку и Ласточку у ворот и провожают к стойлам в кирпичном сарае, построенном специально для них.