Дмитрий Давыдов - Обратные вспышки

На улице стало темнее, часть фонарей потухло. Не хотелось волочиться в гору, уже давно хотелось лечь и заснуть. Но нет нисколько сил настоять на своем. Куда проще инертно катиться в ту сторону, в которую толкают. Ноги Саши немного опухли, и перед выходом он изрядно повозился с кедами. Асфальт казался влажным, ноги вклинивались на подъеме и соскальзывали на спуске, будто на лестнице не оказалось привычной ступеньки.

Под мерцающей вывеской магазина скопились люди. Они точно мотыльки, порхающие вокруг лампы. В магазине Ваня что-то долго рассматривал на прилавках и вертелся. Саша стоял отстраненно и проговаривал в голове: «Сейчас мы вернемся и ляжем, сейчас вернемся и ляжем».

– Коробок спичек, пожалуйста, – с энтузиазмом проговорил Ваня.

– Три пятьдесят, – невозмутимо ответила пухлая продавщица в синем фартуке.

Лицо Вани вытянулось.

Дорога обратно казалась короткой. Ноги сами неслись вперед.

– Будешь? – Ваня протянул пачку легких сигарет.

Сначала Саша потянулся, но подумал, что его вырвет от горького табачного дыма, и не стал брать. Ваня усмехнулся и убрал пачку в карман.

Зашли домой. Саша как-то неуклюже, по-медвежьи стянул одежду и запрыгнул под тонкое покрывало с надеждой на облегчение. После прогулки остатки хмеля испарились, теперь сильно мутило. На Ванино «спокойной ночи» он что-то пробормотал, не размыкая зубы. Думал, если откроет рот – жди фонтан приключений.

Саша захлопнул веки и отсоединился от тела. Он смотрел с тахты, словно с трибуны, как его худое тельце медленно упадало в каменный и мрачный колодец. Падая, тело кружилось по часовой стрелке. Взлохмаченные волосы развивались и заслоняли лицо. Руки обволакивал мягкий, немного прохладный ветерок. Тело падало в бесконечную и темную глубину.

Колодец пересох. О былой влаге напоминал только запах сырости и тины. Тело все кружилось, оставляя за собой спиральные желтые полосы, словно нарезая резьбу, а Саша неподвижно смотрел на это с тахты и не мог пошевелиться. Глаза разомкнулись. Из глубины колодца забурлила зловонная жидкость. Она пузырилась. Словно жидкие волдыри на коже, пузыри разрывались и выпускали наружу гной. Бурлящая жидкость прорывалась наружу. Подхватив тело Саши, она вытолкнула его наружу и подбросила. Саша почувствовал еле уловимое облегчение.

Он прерывисто дышал, хватая воздух ртом. Перед ним зеленый пластиковый таз, в края которого вцепились руки. В тазу плавали склизко-розовые песчинки, разбавленные вспененным желудочным соком.

– Саня, ну ты и… наделал, – повернулся и сказал Ваня, – давай бери все это дело.

Ваня помог подняться Саше и кивнул на таз. Саша покорно взял свои желудочные излияния и побрел из комнаты. Ваня легонько направлял его, держа за плечо.

– Стой, вон туда выливай, – Ваня указал пальцем на унитаз, – так, а теперь пойдем в ванную и сполоснем.

Ваня пихнул сальную голову Саши под струю холодной воды.

– Вот так, полегчало?

Саша что-то промычал.

– Высморкайся, а то дышать нечем будет.

Шатаясь, Саша добрел до тахты и повалился. Он не укрылся. Голова приятно остужена, тогда как тело горело, будто на углях. Он лежал и в полумраке рассматривал кремовый узор потолочных обоев. Плавные линии точно стебли кустарной розы, выкрашенные побелкой. Красные розы, выкрашенные в белый цвет. Наверное, я угодил в кроличью нору. Но там же наоборот? Страшно закрыть глаза. Страшно, что колодец вернется. Темнота. Невидимая рука выдернула тело Саши из-под сознания и утащила вниз, обратно в колодец. Вновь вырисовывалась желтая спираль падения. Все крутилось, крутилось… Он заснул.

Глаза разомкнулись. Рот дергался, перед лицом тот же таз, но наполненный теперь черной жижицей. Саша отер лицо и перевалился на тахте. Послышалось шуршание, шелест босых ног о ковер, журчание воды в ванной, снова шелест ног и стук пластика. Не хотелось вставать. Саша засыпал. Смутно вспоминалось, сколько раз он приложился к тазу. Не то три раза, не то четыре. Он помнил лишь первое опорожнение, а последующие будто приснились.

Первые лучи уткнулись в плотные занавески. Стало пресно и душно. Ваня потянулся, закряхтел и приподнялся с кровати.

– Ну как, живой? – сказал он.

Саша что-то пробормотал.

– Пойдем на кухню, кофе выпьем.

Саша хотел немного понежиться. Глаза резало так, будто солью зарядили. Он закрывал лицо ладонью, хотелось еще немного поспать, но свист чайника и звон чайных ложек выветрили остатки сонливости. Саша поднялся, в ногах стоял намытый зеленый таз, неаккуратно поправил постель и зашаркал на кухню. Солнце пробивалось сквозь застекленную деревянную раму. Лучи ослепляли и высвечивали гуляющий по шести квадратом кухни сизый дым сигареты.

– Будешь? – Ваня протянул пачку сигарет.

Саша кивнул и вытащил папиросу. На клеенчатом столе поблескивала кружка с кофейной пенкой по краям. Он подкурился и сморщился от гари во рту. Хотелось глотнуть сладкого кофе, чтобы перебить неприятный вкус дыма. Он помешал ложкой в стакане.

– Глаза болят, – сказал Саша.

– Да ты просто не выспался.

Сигарета тлела в руке. Саша стряхнул пепел, не сделав затяжки, и потушил в металлическую пепельницу.

В форточку задул ветер, Саша потянул носом.

– О, какой вкусный воздух, – сказал он.

Ваня усмехнулся и посмотрел на Сашу светло-карими глазами, как кожура грецких орехов.

Свежий воздух. Никогда еще он не казался таким приятным. Он напоминал теплоту деревенского хлеба из печи и прохладу тающего снега на верхушке сопок. Саша втягивал его тонкий вкус и смаковал. Он расслабил спину, вытянул ноги и опустил голову.

– Саня, тебе опять плохо?

– Нет, мне хорошо, – Саша поднял голову и закатил глаза.

– Ты вчера, конечно, дал. Один раз вынес за собой, а все остальное убирал я. Надо бы еще сегодня прибраться, предки вернутся в конце недели. Чего кофе не пьешь?

Саша не слушал. Он тихонько дышал в ожидании, когда из форточки снова задует ветер. Этот воздух придал сил. Все ночное недомогание смылось, будто под проливным дождем. Саша ловил себя на мысли, что никогда себя так хорошо не чувствовал. Ночью умер и воскрес с первыми лучами. Его воскресил свежий воздух. Воскрешающий воздух.

Они попрощались. Саша добрел до своего подъезда, постоял минут десять и вошел. Принял душ и пока обсушивал отросшие волосы, думал, как провести этот день.

«Станция метро Обухово», – прозвучал ласковый женский голос. Лучи солнца замерцали сквозь металлические прутья забора, словно вспышки от фотокамер. Я вышел в тамбур вагона, оставил декорации, учительницу русского и ее подругу, двигаться дальше по рельсам.

Зачесалась рука. Давно беспокоит невыносимый зуд на руках. Эти маленькие припухлости похожие на комариные укусы непонятно отчего взялись. И когда раздражение пересиливает терпение, я засучиваю рукава и пускаю в ход нестриженые ногти. Красные с кратером они как выросшие вулканчики на коже. Когда я перестараюсь, из них вытекает лава, которая оставляет несмываемые пятна на одежде. Сначала я почесал руку сквозь куртку, затем завернул рукав, и неожиданно оттуда выбежал черный паучок. Он хаотично метался по руке сквозь белесые волоски, будто в зарослях бурьяна. Я поспешно сдул его. Не хотелось его давить. Наверное, те люди, которые давят насекомых, чувствуют власть над ними. По-моему, давить их бессмысленно, а вот не давить имеет смысл. Возможно, это тоже проявление власти. В руке снова что-то зашевелилось. Снова паучок бегал по руке. Я нахмурился и снова сдул его. От пауков таких укосов не бывает, как у меня на руках. Ведь не бывает? Надо сегодня хорошенько рассмотреть матрас.