М. Сотрино - За закрытой дверью

Вышел на улицу, не городская ночь. Окутывающая непроглядная тьма, не видно руки, поднесенной к лицу. Неумелый робкий дождь. Я один в этом вязком растворе мира.

– Неужели кто-то еще есть на земле?

– Конечно, нет, – ответил Мир. – Мы с тобой вдвоем летим в черную дыру, и скоро нас тоже не станет.

– Неправда, еще сегодня утром я видел людей.

– Ты нарисовал их в своем воображении.

– Завтра я вернусь к ним.

– Ты уверен? И знаешь, зачем? Кто-то отвел тебе место в своем Мире? Ты не думаешь, что ты просто мираж?

– Я не оставил реальности? О древе суди по плодам его. Не было плодов?

– И судить об этом будем не мы с тобой. Результат узнаешь ты один. Это потом. А сейчас ты же хотел одиночества?

– Я и так одинок.

– Это внутри. Впрочем, многие мечтают об уединении в скиту, а на самом деле боятся этого.

Он замолчал, а я не ответил, нечего отвечать. Он прав.

Вернулся в дом, снова осторожно перебрался через завал досок и неожиданно привычно запрыгнул на печь. Снял куртку, постелил ее, лег. Тепло. Вот бы еще вытянуться во весь рост, как раньше. Нет, вырос. Согнуть ноги в коленях или лечь дугой?

Сначала появилась Таня, она выглядела свежей, веселой, уверенной. Смотрела мне в глаза и что-то говорила. Надо прибавить звук, звук не прибавлялся. Вдруг экран телевизора резко расширился, и в нем оказался почти весь наш класс. Толпа шумно группируется позади стола, собираются фотографироваться. На память. Сейчас появится фотография, та самая, которая лежит в моем альбоме. У двери стоит Ира, красивая, бледная. Ей кричат:

– Ира! Ты как здесь? Ты вернулась?

– Нет. Это вы вспоминали обо мне. Меня нет. Я ушла.

Ира исчезла. Она погибла. Давно.

Проснулся, когда рассвет чуть наметился. Тело болело, шея тоже, давно не спал без подушки на кирпичах. Душно, разделся по пояс, пошел к роднику, считая шаги, их восемьдесят три. У водопада снял с себя все и спиной вперед упал в запруду. Тело обожгло, дыхание перехватило, я выскочил на берег. Восторг! Фандорин любил полежать в ванне с ледяной водой.

Акунин не любит русских. Откровенно. Зло. Они у него все напыщенные дураки, если не сказать больше. Они не умеют мыслить, строить планы, а если план все – таки появляется, то он, в отличие от планов противника, оказывается плохим и потому проваливается. Просто этим русским всегда везет, а везет известно кому.

Надел на мокрое тело нижнюю часть одежды, обул туфли. Что-то пощипывало в боку. Присмотрелся. Под левой частью груди из-под руки до середины живота шли три глубокие параллельные царапины, как будто кто-то прорезал их острыми ногтями. Странно, не помнил, где и когда поцарапался. Наверное, когда ломал доски, просто не обратил внимания. Захотел есть, но есть нечего. Возвращаясь обратно, снова считал шаги, их не стало меньше, значит, дом на месте. Взял лопату, пошел к машине. Сразу поставил на зарядку мобильник. Через час выехал на асфальт. У поворота кафе «Украинские галушки», внутри чисто, уютно и пусто. У прилавка таджик, второй у плиты, он виден через открытую дверь на кухню. Никаких галушек, конечно, не было, зато был плов, огромная порция, съел с удовольствием. Вкусно. Выпил кофе, взял телефон, набрал смс-ку: «Я уехал. Когда вернусь, не знаю». Отправил всем номерам, даже тем, кто наверняка и не помнил, кто я такой. На заправке залил полный бак и поехал в город, в магазины.

На обратной дороге обманул колею, поехал по обочине. Машина стонала, но я уговорил ее, и мы добрались до края поселка. Погладил руль, сказал машине «Спасибо». Она печально молчала, ей было больно. Еще раз сказал: «Прости, без тебя я бы не смог». Открыл багажник, сложил, что смог в рюкзак, за остальным приду позже. Взвалил его на плечи, посмотрел в гору. Дома не было. Не сразу понял. Посмотрел еще раз. Тополя на месте, а дома нет. Осмотрелся вокруг, все, как вчера, все, как сегодня утром. И как же восемьдесят три шага? И вот уже отчетливо видна проложенная мной тропа. Шагнул на нее и пошел вперед. Ступил на наш двор, дом стоял на месте. Не вырос из земли, не материализовался из воздуха, просто стоял, совсем не изменившись с сегодняшнего утра. Не стал ничего думать. Значит, так надо. Дом на месте, он мне нужен, вот и все.

Первым делом закрыл дыру, напилил досок привезенной ножовкой и прибил их гвоздями. Потом соорудил топчан в правом углу за печкой, длинный, до самого окна. Перед ним установил стол, конечно, не такой, как все на четырех ножках. Вместо двух была стена, а с другой стороны вертикальная доска, вполне надежный стол. Оставшиеся доски сложил вдоль окон. Вот он мой уютный дом, осталось сделать его еще и чистым, но уже темнеет, да и устал, значит, закончу завтра. Пошел к роднику, умылся, сел рядом. Устало, бездумно слушал шум падающей воды и смотрел, как все выше в лесу, в зарослях ольхи, поднимается ночь. Она росла по ту сторону речушки, плывущей из болот. В доме зажег свечу, установил ее на столе, нарезал мяса, хлеба, очистил луковицу. Поел, запил ключевой водой. Один. Леонардо да Винчи написал: «Когда человек один, он принадлежит себе, когда он с кем-то, то принадлежит себе только наполовину». Легко гениям, они умеют принадлежать только себе. Обычный человек всегда живет для кого-то, работает, старается только для того, чтобы тот, для кого он это делает, сказал: «Ты молодец». В моем саду стали погибать деревья, сначала умерли те, которые, по теории фен-шуй, росли в зоне любви, потом болезнь перекинулась в зону здоровья. Все в соответствии с логикой жизни. Достал спальный мешок, положил его на мой новый топчан, снял с себя все, потушил пальцами свечу, лег спать. Не сразу, но постепенно стал падать в серую пустоту, в голове поплыли случайные картины, так всегда перед тем, как пропадет время. Но оно не пропало, откуда – то издалека в сознании появился дискомфорт. Кто-то царапал дверь, не какой-то случайный звук, а настойчивый, требовательный скрежет. По спине загулял противный, блуждающий страх, не то чтобы я оцепенел, но все равно неприятно. Решил, что открывать не буду. За дверью это поняли и сказали:

– Не бойся, открывай.

Я растерялся еще больше, на двери не было ни задвижки, ни крючка, достаточно было дернуть за ручку, чтобы дверь открылась. Вылез из мешка, взял со стола приготовленный на всякий случай фонарик, освещая себе дорогу, подошел к двери, остановился. За ней притихли, ждали. Толкнул дверь, в луче фонарика, опираясь передними лапами на косяк, стоял кот. Не какой – нибудь модный, но какой-то очень большой, обыкновенный рыжий, зеленоглазый русский кот.

– Тебе чего? – машинально спросил я.

– Ничего, шел мимо, решил зайти в гости. Ты не любишь гостей? Или у тебя сегодня не приемный день?

– Ну, заходи.

Он уверенно прошел к столу, запрыгнул на него, а с него на печь.