Владимир Марченко - Случайная симфония

Потом мне подсунули Стивена Кинга. Записки «короля ужасов» значительно отличались от того, что я читал в то время. А. Гайдар, А. Конан-Дойль, «Тайны непознанного» и прочее мигом куда-то отступило. Это была какая-то новая и необычная литература . С тех пор Кинга я уважаю безмерно. В основном за язык и идеи, читал далеко не все, но то, что прочел, очень нравилось. Мастер.

Сел и написал еще один рассказ. Кровавый, с убийством. Почти никогда его не перечитывал. Потом еще какие-то сопли. Родители читали, а я не перечитывал. Так я искал свой стиль . Ищу до сих пор.

Да, друзья, основы литературной деятельности были заложены там, в школе. Либо ты, мать его, начинаешь писать, либо дуешь на журфак. Я просто начал писать. Впоследствии мне иногда не нравилось то, что выходило из-под пера, но чаще все же нравилось. Это крутое ощущение, мало с чем сравнимое. Я начал читать еще больше.

Была и самодельная газета на листе А4. Называлась «Новая газета» – в начале века модно было делать все «новым» и «ярким». Потом появился пиратский фотошоп и одной из первых опробованных на нем фишек была сверстанная «газета» про нашу школу. Думаю, она где-то и сейчас есть, надо бы найти. Словом, приветы от подсознания были. Журналиста в себе в далеком 2003-ем году я не увидел. Равно как и никто вокруг.

А потом пришла пора идти на подготовительные курсы по математике.

Репетитор и подготовительные курсы сделали все, на что были способны. Нам вдалбливали в течение полугода то, что должны были вдолбить за предыдущие 11 лет. Уяснил я мало и когда выводил наугад дрожащей рукой крестики на вступительном тестировании, понимал – это конец. После этого – только в водители троллейбуса, в вонючую квартирку в пятиэтажке к толстой жене и сопливым детям.

А потом я собрал все свои убогие сертификаты и отнес их на платное отделение ГИУСТ БГУ. Институту нужны были деньги, а мне – знания. Наши интересы совпали и так стало известно, что я поступил. А значит 1-го сентября меня ждали в роли начинающего юриста – вершителя судеб и заслона на пути беззакония.

Никакого ощущения, что я что-то делаю не так, не было. Я был рад, взволнован новой жизнью, знакомством с профессорами. Казалось, в универе все будет по-другому. Загрузка никчемных знаний прекратится и можно будет сосредоточиться на главное. На овладении будущей профессии, о которой я имел представление в основном по американским сериалам. Примерно также студенты-медики видят себя на будущей работе в стиле «Интернов». И все мы очень быстро понимаем, как же жестоко ошибаемся. Что даже первый курс показывает взрослую реальность без прикрас и возможности убежать поплакаться к маме.

Весь ужас происходящего снизошел на меня после ста лекций по праву.

На первом курсе меня охватила жажда тюнинга автомобилей. Я листал красивые иллюстрированные журналы и буквально впитывал мощь прокачанных тачек с движками мощностью 500 л.с. и более. Машины были красивы, дороги и недосягаемы.

Для того чтобы организовать свой собственный тюнинг автомобиля, требовалось для начала получить права. К тому времени наша семья имела в распоряжении недооцененный потребителями испанский хэтчбек с запчастями от «Фольксвагена». Медкомиссия назначила мне езду в очках и так я все-таки стал «очкариком», но зато тут же записался на курсы.

Теоретическая часть вождения и правил дорожного движения была проста и понятна: тут это, сюда повернуть, это включить, там посмотреть. На деле все оказалось гораздо сложнее – не помогли ни папины, ни дедушкины гены.

Водить я не мог. Особенно под присмотром уставшего мужика, который бросал наши «Жигули» в повороты и перестроения так лихо, будто до сих считал себя участником «Ралли-СССР 1985 г.» Я понял, что подобное мне удается только с велосипедом и, может быть, удастся с мотоциклом.

Важной подпиткой этого увлечения служили фильмы серии «Форсаж» и «Такси». Вокруг них вращалась вся эта индустрия. Фильмы мне нравились, но оказалось, что водить реальную машину сложнее, чем управлять её компьютерной симуляцией. Что-то я слишком нервничал в моменты вождения и за три месяца побороть волнение не смог. Боялся всего – пешеходов, машин в соседних полосах, ГАИ. Я вдруг столкнулся с тем, что кое-что в жизни у меня не получается и в который раз предпочел отступить. Это не самая хорошая черта характера, оно потом негативно отразилась и на личной жизни.

Я несколько раз порывался все-таки добить права, а потом мне стало наплевать. Равно как и на дорогие тачки. С тех пор я люблю только Lamborghini.

Этот день я помню, как сейчас. Стояло лето, томный вечер призывно заглядывал в окна, приглашая на прогулку. Что удивительно, в тот вечер я ничего не писал, никуда не пошел и скучал, слоняясь мимо домашней библиотеки. Брал то одну книгу, то другую. Раскрывал, читал пару строк и ставил обратно. Глаза резали красные обложки зачитанного до дыр Аркадия Гайдара, маячил неверной позолотой «Идиот» и одиноко жались «Повести о любви». Мне хотелось чего-то о любви, но я не знал, кто из авторов стоящих на полке книг писал о ней.

Эта книга выглядела потертой. Светло-сиреневый переплет, стертые буквы. «Жизнь взаймы» и «Тени в раю». Я пожал плечами, почему бы и нет? Лег на кровать, включил лампу и открыл первые страницы…

Повесть «Жизнь взаймы» Эриха Марии Ремарка перевернула всю мою жизнь. Я проглотил ее залпом, потом так же быстро расправился с «Тенями в раю». То, что происходило в дальнейшем в моей жизни, прошло под вечным рефреном «потерянного поколения».

Доставая «Трех товарищей» – третью (вот совпадение!) книгу Ремарка, которую я прочел, я и словосочетания-то такого не знал. Мне было 19 лет и я хотел любви. Ремарк раскрыл мне глаза на то, какой бывает любовь и какой бывает философия. Я словно бросился в долгожданные воды прохладного океана. Я навсегда вошел в мрачный сонм «потерянных», но, как и герои Ремарка, относился к этому с цинизмом и бесконечным юмором.

Я проделал весь этот долгий путь. Потом были Хемингуэй, Ирвин Шоу, Бёлль, Олдингтон. Я мысленно пил мохито на островах, чувствовал себя ненужным продюсером в Ницце, запутавшимся клоуном и успешным, но несчастливым обывателем одновременно. Я понял, что все предыдущие годы читал бессистемно. Гайдаровская жажда революции и повести Льва Кассиля были забыты. После Ремарка, Хэма и Шоу беллетристика и повести о любви для меня умерли. И сейчас, спустя 10 лет я не смог прочесть ничего лучше. Просто не нашел.

Подтянутым и немым монолитом, напоминающем о моей судьбе, стал «Черный обелиск». От горячих слов «Фиесты» мне становится легче. А завершается это буйство разума невероятным оптимизмом «Вечера в Византии». Равно как мир, по мнению древних, покоится на трех черепахах, так эти три произведения нервной канонадой каждый день стучат в моем сердце и несут мое сознание к дальним вымышленным странам.