Степан Суздальцев - Ничего святого

– Вася! – сладким и нежным голосом, в котором было столько неподдельной любви, столько теплоты и заботы, произнесла она. – Сыночек мой, здравствуй!

Она перешагнула порог. Я попятился по коридору.

– Сыночек любимый мой! Васенька! – Она протянула ко мне руки, а я стоял, словно кролик, заворожённый гигантским удавом. – Как давно я тебя не видела, как я соскучилась! – Слова её, сладкие, словно мёд, звучали так искренне. Думаю, она действительно верила в то, что мне говорила. И я тоже поверил. – Васенька, милый мой, прости меня, пожалуйста! Я так виновата! Я не должна была тебя оставлять, я…

Она остановила свой поток нежных, приторных фраз, потому что в коридор вышла бабушка.

– Здравствуйте, Нина Николаевна, – казалось, она действительно была рада увидеть бабушку.

– Здравствуйте, Наталья, – произнесла бабушка спокойно.

– Вот сыночка решила проведать, – со слезами счастья на глазах произнесла Наташа. – Я войду, вы ведь не против? – спросила она и, не дожидаясь ответа, начала снимать кроссовки.

Я стоял и смотрел, как она бесцеремонно берёт гостевые тапочки, которые лежали на том же месте, что и четыре года назад, когда мы были одной семьёй.

– Нина Николаевна, я так виновата, – подавленным, полным раскаяния, голосом тихо сказала Наташа. – Васенька! – она начала трепать меня и осыпать поцелуями, оставляя на моём лице липкие следы бесцветной помады. – Я так счастлива, что мы наконец вместе! Мы теперь всегда будем вместе! Правда ведь, сыночек?

– Ну, – протянул я. Хоть я и был хулиганистым и шкодливым ребёнком, бабушка очень хорошо меня воспитала. Поэтому вот так взять и послать её к чёрту я просто не мог. Тем более, хозяйкой дома была бабушка, и её прерогативой было выставлять оттуда непрошеных и неприятных гостей.

Я не понимал тогда, что именно от меня зависело в этот момент моё будущее. Ведь, если бы я сразу заявил, что не желаю её знать и не хочу даже видеть, – тогда она бы, скорее всего, просто ушла. Она была такой ласковой, нежной и вежливой лишь потому, что осознавала, насколько ей в нашем доме не рады. Она понимала, что её запросто могут выставить за дверь, даже не объясняя причины: едва ли она забыла, что просто пропала на столько лет.

Мама не обладала светским воспитанием и манерами, однако умела создавать видимость, будто является утончённой и воспитанной женщиной. И сейчас была как раз та ситуация, когда это было просто необходимо.

Не знаю, смогла ли она убедить мою бабушку, что раскаивается. Бабушка была очень проницательным человеком, однако всегда держала своё мнение при себе. И даже если ей врали или рассказывали всякие небылицы, она никогда не пыталась спорить с людьми, внимательно слушала их и кивала, когда кто-то что-то безапелляционно утверждал, даже если не была с ним согласна. Она кивала потому, что понимала позицию человека, хоть и не принимала его сторону. Однако об этом мало кто знал, ведь человеку обыкновенно достаточно того, чтобы с ним не спорили, – что собеседник думает на самом деле, людей редко интересует.

– Можно мы с тобой будем видеться? Ты ведь не против, сынок? – спросила Наташа. – Я так по тебе скучала, миленький мой!

«Где же ты была раньше?» – подумал я, однако ничего не сказал.

– Я столько времени потеряла! – обратилась она теперь уже к бабушке. – Я так жалею, что когда-то покинула вас! Можно мне недолго побыть вместе с сыном?

Бабушка ничего не ответила. Я её понимаю. Она на дух не выносила женщину, которая меня родила, однако она сама была матерью и понимала, как сильна материнская любовь. А кроме того, моя мать так и не отказалась от родительских прав, а потому формально все эти годы оставалась моим опекуном.

Наташа, видимо, почувствовала брешь в обороне и уже собралась, чтобы снова пойти в наступление, но в этот момент в дверь позвонили.

– Дядя Гриша! – обрадованно воскликнул я.

«Уж он-то сейчас всё решит», – подумал я. В отличие от бабушки и меня, дядя Гриша никогда не отличался сдержанностью. Я не хочу сказать, что я был особенно сдержанным, однако бабушка с детства приучила меня при взрослых держать себя в руках. А вот дядя Гриша никогда ни при ком в руках себя не держал, никогда не миндальничал и не пытался кому-то понравиться. За это я его и люблю. Ну и за то, что он мой дядя, конечно.

Я открыл ему дверь.

– Ну здравствуй, гном! – поздоровался он и вошёл. Наташа стояла перед ним. Как это ни странно, он нисколько не удивился. Сейчас, вспоминая всё это, я думаю, что он догадался, что у нас кто-то есть ещё до того, как вошёл: Наташу, очевидно, выдал запах духов. Войдя, дядя Гриша посмотрел на меня, на бабушку, на Наташу и, моментально оценив ситуацию, поинтересовался:

– Какого хрена?

– Пришла сыночка увидеть, – ласково сказала она.

– Увидела? – сухо спросил дядя Гриша.

– Так вырос! Так повзрослел! – восхищённо произнесла она.

– За четыре года – это неудивительно, – заметил дядя и сразу обратился к бабушке: – Вы собрались?

– Собрались, – кивнула она.

– Тогда одевайтесь, – сказал дядя Гриша и прошёл в мою комнату, где стояли сумки. Выйдя с сумками в коридор, он посмотрел на нас, – мы все стояли на прежних местах и не двигались. Дядя посмотрел на Наташу и ледяным голосом произнёс: – Аудиенция окончена.

Наташа присела, обняла меня, крепко поцеловала и сказала:

– Ещё увидимся.

– До свидания, – попрощался я.

– Всего доброго, Наталья, – попрощалась бабушка.

– Увидимся, – повторила та.

Дядя Гриша ничего не сказал.

Она ушла. Однако она вернулась. Она вернулась, чтобы навсегда изменить мою жизнь.

Зачем она это сделала?

Я думаю, что она действительно раскаялась и поняла, что не слишком красиво поступила, когда бросила своего четырёхлетнего сына. Ей самой тогда было всего двадцать четыре. Она была молода и мечтала о приключениях, путешествиях, неизвестности и безудержно рок-н-ролльной жизни. Будучи женой моего отца, – а он был мужиком жёстким – это вряд ли ей удавалось. Когда же отца не стало, у неё внезапно и сразу появилась свобода. Она могла делать, что вздумается, о чём она так мечтала. Но, разумеется, если бы я был у неё на иждивении, все её мечты пошли бы прахом. И потому она оставила меня у бабушки. Она знала, что бабушка сделает всё, чтобы я был одет, сыт и ни в чём не нуждался. Даже если ей самой придётся голодать, – она сделает это, и никто не узнает об этом.

Но даже когда Наташа уехала в неизвестность, навстречу приключениям и открытой границе, она всё время помнила обо мне. Она рассказала мне об этом летом 99-го, когда приехала к нам на дачу. Ей было очень важно, чтобы я поверил ей. Я уверен, она действительно жалела, что исчезла из моей жизни на целых четыре года. Она не видела, как я расту, не видела, как я ходил в детский сад, не видела, как я пошёл в школу. В те годы, что она путешествовала по Европе и смотрела на мир, она жила своей молодой жизнью. Она получила всё, что хотела. Но внезапно она поняла, что оставила здесь, в Москве, своего сына.