Не Егоров - Резонанс единства

Калюжный сжал кулак, поднес к лицу и свирепо на него уставился.

– А потом заглянуть в выпученные глазёнки, тряхнуть, – Барий потряс кулаком, – и спросить: «Кто ты, сука, кто-о ты?»

– И что мешает? – поинтересовался Разуто, оглядев стол. Пара пустых бокалов объясняли эмоциональность собеседника.

– А-а, – отмахнулся, разжав кулак, Барий. – Легче гаду сразу денег дать, чем потом судиться. У столичных от любого синяка гангрена по всему организму.

– Так ты сюда подраться приехал?

– Ах, если бы, – мечтательно закатил глаза Калюжный. – Нет времени на личную жизнь, вот совсем нет. У меня, кстати, к тебе серьёзное дело, хороший задел на будущее… – придвинулся Барий к редактору, приглушив голос и состроив соответствующее лицо.

Разуто против воли поморщился. Ему не хотелось сегодня никаких «серьёзных» переговоров, но ещё больше не хотелось иметь дело с «агрессивным» Барием-Марией Калюжным, где-то и в чём-то «фоном». Калюжный в любом деле видел себя организатором и руководителем, а стать «исполнителем» чужих идей и проектов Карлу никогда не импонировало.

– Подожди, Барий, – перебил он и отклонился к Грабову. – Тори, пока не забыл. А что за группа адаптации у тебя там напиться не может?

– Обычная группа, – пробурчал Грабов. – Может, по суду, может, по административной части.

– Да уж видно, что не по своей воле, – кивнул Разуто. – К тебе теперь по решению суда загоняют?

– Это как тебе такое удалось? – тут же переключился Барий, как будто и не морщился секунду назад, обозначая «серьёзность будущей темы».

– Они через «Доступные опции» забронировали места для своих собраний. Ты же по будням не заходишь, – ещё раз укоризненно посмотрел он на редактора, – вот и не встречался с ними. А вчера гардероб им сдал – под хранение агитационных материалов. Но гардероб – это временно, до пятницы. Им митинг вроде согласовали, вот они и свозят свою агитацию.

– Наживаешься на демократии? – хохотнул Барий. – Ловко! За что бастуют?

– А кому «им»-то, Тори? – перебил Разуто Калюжного.

– Вроде «Радеющим» – пожал плечами Грабов. – Но аккаунт столичный.

– Да ладно! – фыркнул Карл. – Они же тебе первому кабак и разнесут.

– Это уточнил. Обещали цивилизованно. Я им специальную скидку дал.

– «Радеющие» обещали цивилизованно! Только ты, мой друг, смог составить из этих трёх слов предложение. Купил стихию дисконтом.

– Горячие ребята? – тут же воспламенился Барий. – Ультрамодернисты или хоспис?

– «Радеющие» – это хоспис, – ответил Разуто. – Левый толк. Только откуда они здесь?

– Провинция! – снова заликовал Калюжный. – Вот где жизнь! Не-ет, Карл, я тебя понимаю. Интересно жить там, где ещё не кастрировали общественный голос! А у нас им даже канализацию для сборища не согласуют! Хоть и левым.

– Так это, наверное, ваши и есть, – попытался погасить радость гостя Грабов. – Говорю же, столичная организация.

– У них турне по причине отсутствия собственного стадиона? – предположил Разуто.

– Так вообще здорово! – не разочаровался Барий. – Столичные бюрократы…

И Калюжный начал рассказывать, как он спонсировал акцию против кислород-счетчика и как это было приторно скучно. Разуто старался не кивать, чтобы не давать Барию повода переходить к «делу».

– …а у вас, пожалуйста, митингуй – не хочу! Ого, а это кто такие? – кивнул Барий за спину Разуто.

Грабов склонился, выглядывая из-за редактора.

– Это Грумник и его ученицы. Они не танцуют, – тут же добавил он.

Тори работал на упреждение. Барий любил заканчивать свои редкие посещения «Глянца» небольшой вакханалией, что всегда было для скромного Грабова ударом и нервным переживанием. Но противостоять желаниям своего высокопоставленного товарища он не мог.

Карл улыбнулся переживаниям Тори, обернулся и посмотрел на столик в центре. Мелкий Грумник, владелец курсов «Гармоничного отображения», рассаживал рослых девиц, торопливо обхаживая их по кругу. При этом он восторженно оглядывал зал, как будто призывал присоединиться к его успеху – желающие прилично выглядеть в сети девушки возвышались над гуру минимум на полметра.

– Кто не танцует? – переспросил Барий. – Я про чудаков с крестами на роже! Вон, справа.

Редактор перевел взгляд правее. Возле столика Вальзовата и братьев Шокулей стояли двое молодых людей. Один из них стоял к редактору спиной и загораживал другого, поэтому, что у них на лице, видно не было. По виду обычные молодые люди, стояли расслабленно, даже как-то вычурно расслабленно – как будто в очереди за получением соцобеспечения, изображая при этом, что оно им не требуется.

А вот Вальзу Вазольвата они явно раздражали, и он уже закипал. Склонившись к ним через стол, он что-то грозно шипел, и только усилия братьев Шокулей, держащих его за плечи, не давали ему на них накинуться. Его оппоненты молчали. Вдруг стоящий спиной к редактору молодой человек развернулся и подчеркнуто лениво перешёл к соседнему столику. Его товарищ без всяких эмоций остался дослушивать Вазольвата.

Теперь было видно, что у обоих ярким широким скотчем были крест-накрест заклеены рты.

– Это, наверное… из группы, – потерянно протянул Грабов. – Но про VIP-зал мы не договаривались…

– Да уж, – усмехнулся Разуто. – На их аппетите ты кассу не сделаешь.

– Наркоманы, похоже, – бодро втиснулся между ними Калюжный. – Группы-то эти наркоманские? Отучают от употребления?

– Да нет… – начал медленно вставать Тори. – От сети…

– Это «Реальная жизнь», что ли? – хлопнул его по плечу Барий. Тори повернулся к нему. – Так какой это, к черту, хоспис?

– Я за политикой не слежу, – пробурчал Грабов.

– А причём здесь политика? Эти высоколобые вне политики, и да, к ним по приговору суда запросто. Я так и попал, – объяснил он Разуто, – за оскорбление инвалида. Как будто в сети понятно, кто из нас инвалид! Ну и тиснули мне на три посещения к реальности приобщения. Контора серьёзная, прикинь, я потом месяц статусы не обновлял! Во, видишь, – он показал пальцем на молодого человека, – как его качает, не знает, куда руки деть? Ещё бы, коммуникатор им запрещён, вот он и не понимает, куда себя пристроить.

– Тебе тоже рот заклеивали? – поинтересовался Разуто. – В чём смысл?

– Не было такого, – покачал головой Калюжный. – Может, в знак протеста? Или у них мозги набекрень.

Редактор с любопытством посмотрел на перемещения «лишённых коммуникатора». Отход одного из них сбил жёлчного Вазольвата с толку, он ещё пару секунд шипел, недоумённо провожая его взглядом, а потом так же недоумённо уставился на оставшегося. Братья Шокули ослабили хватку и теперь не знали, что с Вазольватом делать: то ли совсем отпустить, то ли продолжать удерживать. Оставшийся на месте продолжал стоять перед ними, с интересом эту сцену разглядывая.