Вадим Демидов - 2028, или Одиссея Чёрной Дыры

Вскоре из всех громкоговорителей донесся вой канонады. Медсестры высыпались наружу. На горизонте показалась красная кавалерия. И впереди, разрубая дедушкиной шашкой воздух, летел Радий Зубров. На нем был темно-синий бархатный мундир, и многочисленные звенящие ордена облекали его тело, словно бронзовая кольчуга. Это был уже не Рокоссовский – а сам Жуков. И он навстречу судьбе вел за собой эльфов в легких белоснежных одеяниях. Все они были словно из породы неуничтожимых.

Сокрушительным натиском кавалеристы прорвали защиту противника. Один из всадников, соскочив с коня, закрыл грудью раскаленную амбразуру немецкого дзота, и его подвиг, как по команде, повторили несколько его товарищей. В небе, громоподобно хлопая ярко-красными крыльями, резвилась птичья авиация, заливая фашистского агрессора огненным пометом.

На подмогу Красной армии вышли деревенские мужики с вилами и дубинами. Такое не было запланировано сценарием Сталинградских Игрищ, но кто сейчас с ним сверялся. Наступающие ювелирно выверенным маневром окружили группировку Третьего рейха и теперь крошили ее на мелкие дольки. План операции «Кольцо Победы» вступил в финальную часть. По всему периметру Игрищ началась ликвидация фашистской силы. Противник, растерявшись, в спешке терял штандарты, много их, накануне с любовью выглаженных, валялось в пыли. Враг массово сдавался в плен. Жуков лично сграбастал фельдмаршала Паулюса, который ему едва доставал до плеч. Узколобый мальчуган с едва наметившимися усиками и белым хрупким шрамом чуть выше губы не оказывал никакого сопротивления. Сам сорвал со своего кителя железные кресты и ордена. Вместе с Паулюсом сдались в плен его штаб и жалкие остатки армии. Победители отламывали с фашистских мундиров погоны и прочие знаки отличий. Жуков ребром ладони сбил последний орден с груди Паулюса.

Маша подошла к Радию и взяла его за руку, украшенную свежим клеймом «ВЛ». Глядел он хищно. Весь мир лежал у его обтянутых синими галифе ног. Солнце закатилось. Отчаянное богатырское бражничание во имя Великой Победы продолжалось всю ночь и даже захватило утро.

8

– Политический, а политический… – бесплотная душа Драпа растянула рот в кривенькой заискивающей улыбке, так улыбается в подворотне шпана, вымогая сотку на опохмел – и ведь ведешься. Отправляешь нетвердую руку в карман и вытягиваешь хотя бы две медяшки – «на, бери что есть», а то мало ли что, вдруг нечаянным ножом пырнет.

Дорофеев молчал. Душа убитого водилы его совершенно не пугала. Закатал штанину и проводил инспекцию ног. Кожа покрылась волдырями от бомбардировок вампиров и дьявольски чесалась.

– Политический… Да ты не бойся.

«Да не боюсь я», – мысленно ответил Виктор.

– Понимаю, впервые кого-то жизни лишил. Спрашиваешь себя, «тварь ли дрожащая или право имею»? Знаю, вас, интеллигентных, маффинами не корми, а дай загрузить мозги проклятыми вопросами. Да ты не бойся. Хотя бойся, бойся. Кто не ссыт – тот гибнет, это известно.

Виктор вспомнил, что вчера набрал ягод в карман. Но там было пусто. Неужто во сне слопал?

– Слышь, политический… Я вот даже особо и не горевал, что так несуразно жизнь окончил. Я ж теперь дух свободный, где хочу, там и вею. Никто мне не указчик.

«Хоть бы комары тебя сожрали!» – пришло в голову Виктору.

– Да какие комары! О чем ты? – душа приняла форму сферы, завертелась вокруг оси. – Вот что, политический… Ты спасибо должен сказать, что с тобой так мягко обошлись. Не знаю, что вы там с друзьями белоленточными замышляли… Может, даже и теракт. Но обошлись с вами по-вегетариански. Не расстреляли, не подписали десяточку на строгую. Подумаешь, сослали на поселение… Почти под сталинскую копирку – «изолировать, но сохранить!». Тот же принцип, как ты должен помнить, был применен к поэту Мандель… как его там… В общем, к поэту Манделькакевотаму. Знаешь такого?

Виктор отодвинулся от крутящейся сферы.

– «Изолировать – но сохранить». Поместить в среду, где писатель Виктор Дорофеев будет сближаться с народом. Чтоб здоровое трудовое общество, окуная его головой в вонючую жижу жизни, перевоспитало. Чтоб хлебнул он не из хрустального бокала цивилизованного мира – а из грязной лужи первобытной природы. Поднабрался чтоб энергии от корней, держащих Русь-матушку.

«Да знаю я ваши принципы. У вас лишь самые никчемные выживают».

Душа Драпа демонически захохотала, еще быстрее завертевшись юлой. Две птицы, до того спокойно внимающие ее речам с еловой ветки, нервно взлетели.

– Тебе сделали подножку. Помогли упасть в грязь, где ты должен напитаться страхом, страх и выправит твой нравственный изъян.

Бесплотная сущность остановила кружение, пододвинулась вплотную к беглецу и втянула через ноздри воздух.

– Запашок страха уже чувствую. И это правильно – человек должен пройти через страх, через страдания, через усушку и утруску. Счастье покупается только маетой, только мытарством. Если не грешить, если не страдать – креста не найдешь.

«Я крест и не ищу».

– А вот врешь, политический. Не искал бы – то и не стряпал бы романчик свой похабный. Не кропал бы рассказки, гротескно выставляющие Писателя и Всевышнее Лицо…

«Понимала бы что в романах».

– Что надо – понимаю. Ты ж, отбивая тексты на клавиатуре, осознавал, что за них можешь загреметь. Получается, политический, тщеславие и гордыня вели тебя. И объясни мне, темной, отчего вы это все либералишки против присоединения Крыма? Прямо-таки кривитесь, когда о нем речь заходит. Крючит вас…

«Неужели все разжевывать надо?»

– Разжуй нам, бесплотным, не сочти за труд.

«Ну, давай представим футбольный матч на нашей площадке, – начал Виктор мысленный спич, – играем против кого-то заграничным. А судья почему-то наш. В футболе есть правила: можно играть ногами, головой и грудью. И вот все бегают по полю, бьют головой, пинают ногами, принимают на грудь. Вдруг наша атака! Центрфорвард подхватывает мяч рукой и посылает в ворота, гол! Судья – он же наш! – мяч засчитывает. Народ на стадионе ликует! Правда, не весь. Примерно 86 процентов зрителей видели, что мяч забит рукой, но это их не смущает – главное, что забили. А оставшиеся 14 процентов испытывают стыд за своих футболистов, ведь забили-то не по правилам. И что еще важно: за судьей матча наблюдает Международный судейский комитет, и, разумеется, после игры его вызывают на ковер и спрашивают, почему он засчитал гол. А тот гордо: «А потому! Это ж наши забили – вот я и засчитал!» И тогда Международный судейский комитет накладывает на судью санкции и отправляет его судьей в школу № 154, которую я сам некогда окончил. Была у нас перед школьным зданием вытоптанная поляна – и теперь тому судье разрешалось только на ней игры судить. Вот он с утра до вечера судит матчи между командами разных классов. И это, знаешь ли, его дико злило. Когда ребятня сетовала, что мяч сдулся или сетка в воротах прохудилась, судья отмахивался: мол, это все происки Международного судейского комитета, от него все дыры и прочее обветшание. Повторял он это с редким упорством. Отчего футбольная ребятня тоже стала думать, что во всех их локальных бедах виноват далекий судейский комитет. И они туда не единожды отправляли ультиматумы: «Заштопайте нам сетку в воротах – или мы не станем больше играть!», «Пришлите новый мяч – или война!». В Международном комитете получали ультиматумы и удивлялись: какая сетка, какой мяч? О судье том они совершенно забыли, мало ли дураков сбрендивших. Такая вот история. Короче, не надо руками в большом футболе играть».