Висенте Бласко - Толедский собор

Кардиналъ еще сильне ощущалъ свое торжество, пройдя въ хоръ. Онъ возслъ на престолъ толедскихъ архіепископовъ, о которомъ мечталъ всю юность. Тронъ стоялъ на возвышеніи, подъ балдахиномъ, и къ нему вели четыре ступени. Головы канониковъ, сидвшихъ около него, были почти на уровн его ногъ. Онъ могъ растоптать ихъ, какъ гадюкъ, если бы они снова вздумали бунтовать и оскорблять его въ самыхъ святыхъ его чувствахъ.

Гордый сознаніемъ своего превосходства и торжества, онъ по установленному ритуалу, первый поднимался и первый садился: онъ присоединялъ свой голосъ къ хору канониковъ съ такой грозной силой, что вс трепетали вокругъ него. Латинскія слова исходили изъ его устъ, какъ выстрлы, направленные противъ его враговъ, и онъ смотрлъ съ вызывающимъ видомъ на двойной рядъ склоненныхъ головъ. Этотъ баловень судьбы привыкъ къ жизненнымъ успхамъ, но никогда еще онъ не испытывалъ такого глубокаго удовлетворенія, какъ въ этотъ день, онъ самъ почти пугался своей радости, своей торжествующей гордости, которыя заглушали его обычныя физическія страданія.

Въ конц службы пвчіе и низшіе церковные служители (они одни осмливались глядть на него) испугались, увидавъ, что онъ вдругъ страшно поблднлъ и поднялся съ искаженнымъ лицомъ, прижимая руки къ груди. Каноники бросились къ нему и окружили его тронъ сплоченной толпой красныхъ рясъ. Онъ задыхался въ кругу простертыхъ къ нему рукъ.

– Воздуха!- кричалъ онъ.- Отойдите!… Уведите меня домой!…

Онъ отстранялъ всхъ властнымъ жестомъ воина, отталкивающаго непріятеля. Онъ не могъ перевести дыханія, но не хотлъ, чтобы каноники это видли. Онъ чувствовалъ ихъ радость, скрытую подъ наружнымъ испугомъ. "Уйдите!… мн никого не нужно!…" Наконецъ, поддерживаемый своими приближенными, онъ направился къ лстниц архіепископскаго дворца.

Службу закончили впопыхахъ. "Пресвятая Два проститъ!… Въ будущемъ году ее отпразднуютъ вдвое торжественне"…

На слдующій день, когда Габріэль всталъ посл утренняго сна, въ верхнемъ монастыр только и было рчи, что о болзни кардинала.

– Онъ при смерти,- сказала Томаса, которая ходила навстить больного.- На этотъ разъ онъ не выживетъ. Онъ хрипитъ, точно у него въ груди треснувшіе мха. Доктора говорятъ, что онъ не доживетъ до утра… Какое горе… и въ такой день!…

Женщины вздыхали и гнали домой дтей, чтобы не было шума въ собор.

Регентъ, обыкновенно равнодушный къ жизни собора, очень интересовался здоровьемъ кардинала, надясь, что въ день его похоронъ исполнятъ Реквіемъ Моцарта. Габріэль былъ равнодушенъ къ смерти архіепископа.

– Вотъ его Преосвященство умираетъ, Саграріо,- говорилъ онъ подруг,- а мы съ тобой, несчастные и больные, еще живы.

Когда закрывали двери собора, Габріэль спустился туда одинъ, такъ какъ Фидель былъ все еще боленъ.

– Ну, что съ кардиналомъ?- спросилъ Габріэль звонаря, который ждалъ его со связкой ключей въ рук.

– Умираетъ,- можетъ быть, даже умеръ.

И онъ прибавилъ:

– Знаешь, Габріэль, сегодня всю ночь соборъ будетъ освщенъ. Статуя Мадонны будетъ стоять всю ночь на главномъ алтар, и вс свчи будутъ зажжены вокругъ,

Онъ помолчалъ, точно не ршаясь продолжать говорить, но потомъ прибавилъ:

– Теб, врно, скучно одному… Можетъ быть я приду къ теб на часокъ…

Когда Габріэля заперли въ собор, онъ увидлъ, что алтарь горитъ яркимъ свтомъ. Онъ обошелъ весь храмъ и, убдившись, что нигд никто не спрятанъ, надлъ плащъ на плечи и слъ, поставивъ подл себя корзину съ провизіей. Онъ сталъ разсматривать черезъ ршетку статую Мадонны въ пышномъ одяніи, покрытомъ драгоцнными каменьями, съ ожерельями, серьгами и браслетами, сверкавшими камнями огромной цнности.

Когда наступила ночь, Габріэль полъ, потомъ взялъ принесенную съ собой книгу и сталъ читать. Часы медленно проходили, и каждые полчаса Габріэль подходилъ къ контрольному аппарату.

Ровно въ десять часовъ вдругъ тихо открылась одна изъ боковыхъ дверей. Габріэль вспомнилъ общаніе Маріано, но удивился, услышавъ шаги нсколькихъ человкъ.

– Кто идетъ?- крикнулъ онъ.

– Мы,- глухо отвтилъ голосъ Маріано.- Я вдь теб говорилъ, что мы придемъ.

Когда пришедшіе подошли, то при свт отъ алтаря Габріэль увидлъ, кром Маріано, также Тато и сапожника. Они принесли бутылку водки и стали подчивать его.

– Вы вдь знаете, что я не пью,- сказалъ Габріэль.- Но куда это вы отправляетесь такіе разряженные?

Тато быстро отвтилъ, что донъ Антолинъ заперъ двери въ девять часовъ, и что они вс ршили провести ночь въ город, и уже были въ кофейн и угостились на славу.

Вс трое были, видимо, навесел, и Габріэль сталъ ихъ упрекать, говоря, что пьянство унижаетъ бдняковъ.

– Ну, ужъ сегодня особенный денекъ, дядя,- сказалъ Тато.- Пріятно видть, когда умираетъ кто-нибудь изъ важныхъ. Я кардинала одобрялъ, вы знаете, но всетаки радъ, что и его часъ насталъ.

Они услись и стали громко разговаривать, особенно Маріано, безъ умолку болтавшій о богатств кардинала, о донь Визитаціонъ, о радости канониковъ.

Прошло около часа. Маріано пытался нсколько разъ прервать разговоръ, точно собираясь сказать нчто очень важное, но все не ршаясь. Наконецъ, онъ ршился.

– Послушай, Габріэль,- сказалъ онъ.- Время проходитъ, a y насъ еще много дла впереди. Уже одиннадцать часовъ. Нечего мшкать.

– Что ты хочешь сказать?- удивленно спросилъ Габріэль.

– Я буду кратокъ. Пора всмъ намъ разбогатть. Мы устали отъ нищеты. Мы – ты самъ это замтилъ – избгали тебя въ послднее время. Это оттого, что ты ученый, а настоящее дло могутъ сдлать только ршительные люди. Ты намъ говоришь все объ очень далекихъ революціяхъ, а для насъ важно только настоящее. Такъ вотъ что мы ршили. Ты одинъ сегодня сторожишь въ собор. Мадонна стоитъ на алтар, вся покрытая драгоцнностями, которыя обыкновенно заперты въ ризниц. Дло самое простое. Снимемъ съ нея вс украшенія и подемъ вс въ Мадридъ. Намъ нужно будетъ нсколько времени скрываться. Это нетрудно, въ виду связей Тато въ мір тореадоровъ, а потомъ удемъ заграницу. Ты всюду бывалъ, ты поможешь намъ устроиться. Потомъ удемъ въ Америку, продадимъ тамъ камни и будемъ вс богаты.

– Вы предлагаете мн совершить воровство!- съ ужасомъ воскликнулъ Габріэль.

– Воровство? Такъ что же такое? Вдь ограбленные – мы… У насъ съ дтства отняли всякую надежду на нашу долю счастья въ жизни… Да и кого мы грабимъ? Стату Мадонны не нужны драгоцнности, которыми она обвшана… а наши дти мрутъ съ голода… Скоре, Габріэль! Heчего терять времени.

Габріэль уже не слушалъ его, съ ужасомъ увидвъ, какая пропасть отдляла его отъ его учениковъ, какъ они въ своемъ невжеств, удрученные своей нищетой, ложно поняли его благородныя стремленія и видли въ его освободительныхъ идеяхъ предлогъ устроиться самимъ хорошо, хотя бы на счетъ ближняго. Въ нихъ слишкомъ сильно говорилъ голосъ эгоизма, и все, что они извлекли изъ его ученій, это – сознаніе своей нужды. Лишь бы самимъ спастись отъ нужды – объ остальныхъ несчастныхъ они не думали. Т, которыхъ онъ считалъ своими учениками, были такіе же люди, какъ вс. Гд найти высшій типъ человка, облагороженный разумомъ, способный на вс жертвы во имя солидарности,- гд человкъ свтлаго будущаго?