Олег Никитин - Рассказы и стихи

Педерсен громко засопел и насупился.

– Мне папа запретил, – пробормотал он. – Сказал, что его отец был знатным финским лесорубом. Или шведским, не помню… Ты ничего не понимаешь! Он в паспортный стол ходил и дал им взятку, чтобы они меня с порога прогоняли, если приду заявление писать. И в ЗАГСе он тоже был, и тоже им денег дал. И в других местах, вплоть до мэрии. И даже в правительстве, по-моему, был… Лучше бы он эти деньги мне отдал! Чтобы я в эти органы не совался…

– И давно это было? – заинтересовался Улин.

– Лет двадцать назад, – наморщил низкий лоб Педерсен. – А что?

– А то, что ты тоже можешь в ЗАГС сходить и предложить им деньги за перемену своей фамилии. И если повезет, то сотрудники там уже сменились, и они не знают про династию Педерсенов, поэтому много не возьмут – только госпошлину. А в правительство теперь не надо ходить, они думают обо всей стране сразу, а до твоего финско-шведского лесоруба им дела нет.

Педерсен дико взглянул на Улина и открыл рот.

– Ты подарил мне надежду! – воскликнул он в ажитации и сорвался с табуретки. – Сейчас же еду на вокзал! Забрось завтра мой чемодан на почту, отправь его контейнером на мой адрес, а то мне некогда! Он в 613-м номере.

Оставив пустую кружку, Педерсен метнулся к выходу из подвала и с обезьяньей скоростью стал карабкаться по лестнице. Его пышные ляжки мелькали словно в стробоскопе.

– Деньги! – обреченно завопила от стойки Ада, почти не заглушаемая плотницким шумом.

– На мой счет в банке!.. Наложенным платежом!.. До востребования!.. Обман потребителей!.. Фальшивое авизо!.. – Ликующий голос Педерсена затих вдали, но звук его звонкого топота еще какое-то время гулял в затхлом пространстве подвала, постепенно сходя на нет.

Улин взглянул на свою сиротливую бутылку, которая пока так никого и не прельстила, а затем на часы, и остолбенел во второй раз. Они показывали то же самое время, что и в момент появления его в этом подвале, хотя секундная стрелка исправно бегала по кругу. Улин уставился на них, желая поймать момент подвижки минутной, но в последнее мгновение хриплый голос каркнул ему в ухо:

– Встать!

Он подскочил на месте, с трудом удерживая рвущееся под ноги сердце, и увидел перед собой долговязого типа в черном, донельзя небритого, с пылающими очами, как будто рентгеном просвечивающими улинские внутренности.

– Лифтис! – коротко представился гость и сел напротив Улина, положив перед собой толстую черную папку, на лицевой стороне которой красовались серебряные череп и кости – разумеется, скрещенные. Властным жестом подозвав Аделаиду, он зло и откровенно бросил ей прямо в лицо:

– Просроченное пиво, лучше прошлогоднее, и побольше.

Через несколько секунд барменша уже вернулась, неся сразу несколько пыльных бутылок, оставила открывашку и тут же удалилась за стойку. Все это время Лифтис, сощурившись, взирал на Улина со страшным выражением на худом щетинистом лице.

– Ты ведь Ник. Улин, верно? Я видел твою рожу на обложке книги. Дерьмо книжонка, кстати… А зовут-то тебя как, братец Ник? – вдруг, зычно отрыгнув, желчно буркнул он куда-то вглубь своего стакана.

– Никита, – с успокаивающей мягкостью отозвался Улин. – А ты что подумал?

– Я никогда не стараюсь угадать ответ собеседника – с тех самых пор, как понял, что иначе мне становится неинтересно с ним общаться, – высказался Лифтис и отпил прямо из горлышка. – Но если честно, то именно так я и подумал.

Он раскрыл свою жуткую папку.

– Советую допить пиво, чтобы подготовить емкость для рвоты… Небось свои говенные фразки смакуешь? – презрительно кивнул он на рукопись Печорского. – Послушай, как надо писать настоящие тексты, а не такие сопли, как у тебя. «Желудок котенка, наполненный не успевшим исторгнуться бурым дерьмом, выскользнул из пальцев, будто жирная серая пиявка, и с влажным чмоканьем прилип к израненной тесаками поверхности стола, – с невыразимо мрачными интонациями начал читать он. – Макс провел тыльной стороной ладони по взмокшему лбу, пытаясь вытереть его. Но добился лишь того, что заменил пот густыми кровавыми полосами. Жалкие кусочки мяса не желали отслаиваться от свалявшейся грязно-бурой шкурки.

– Проклятье! – случайно зацепив острым концом ножа большой палец, выругался он. Его наконец-то пробрало ширево, которым он укололся позавчера. Из ранки показалась рубиновая капля и стала быстро набухать.

– Ну, что у тебя там? – пробурчала Елена, катавшая протухшее тесто на противоположном конце стола, и подняла давно не мытую голову. – Ну и поганая же у тебя харя!

– Пошла в жопу, – огрызнулся Макс, стискивая рукоятку ножа. – Попробуй, сама разделай.

Красная капля стекла по коже и шлепнулась в кровавое месиво, бывшее когда-то двухмесячным подвижным зверьком.

– Ну ты и пидор! – расхохоталась Ленка.

– Сама блядь недорезанная, – вяло парировал Макс, протирая порез чистым участком шкурки, кажется, хвостом.

– Это я-то блядь? – вскинулась она. – Говнюк ты, а не мужик. С ножом и тем обращаться не умеешь, а про твой вонючий член я вообще молчу. Еще и короткий!

– Ну, ты меня достала, курва! – вышел из себя Макс, резко перегнулся через загаженный стол и кулаком, в котором был зажат нож, ударил Лену в челюсть. Та звонко хрустнула и съехала на бок – начиналась обычная семейная сцена, каких этот притон видел множество…»

Не сдержав позыв, Улин склонился над стаканом и рыгнул в его прозрачное нутро, произведя звонкий и смачный звук. Тошнотворное просроченное пиво запросилось обратно, наружу.

Лифтис злорадно заухал, заставив всех окружающих поежиться.

– Есть, есть эффект! – взревел он, с размаху ударяя костистым кулаком по столешнице, отчего стаканы и солонка подпрыгнули на несколько сантиметров ввысь. – Как я горд собой! – продолжал громыхать он, заставляя гулкое эхо судорожно метаться между сырых стен. Через несколько минут он пришел в себя, пригладил черные растрепавшиеся волосы и вновь приобрел угрожающий вид.

– Я рад, что тебе понравилось, – пробормотал он и осмотрелся.

– В чем же сюжет произведения? – вежливо спросил оправившийся Улин.

– А? Так, нормальный ужастик. Кровь с Максова пальца оказалась в конечном счете в пирожке, а Елена продала его какому-то командировочному на вокзале, ночью. Тот его съел и превратился в людоеда, бросил работу и принялся по ночам крошить граждан в бульон. И какая-то неведомая сила влекла его в квартиру Макса, куда он в конце концов и вломился с топором. Но тот оказался не лыком шит и сам порубил людоеда, а потом они с Еленой порезали его и напекли еще сто или двести сочных пирожков. Понимаешь, что из этого получилось?

– Как не понять? – вздрогнув, сказал Улин.