Агустин Гомес-Аркос - Ана Пауча

На расспросы господина директора Ана Пауча отвечает, что ищет работу. Чтобы скопить немного денег, добавляет она смиренно, бросая жалкий взгляд на жалкий купол. Совсем немного, повторяет она.

— Немного денег или немного работы? — с ханжеским видом спрашивает человек с сигарой, внимательно рассматривая ее скептическим взглядом.

— И то и другое, — несколько горячо возражает она почти с ненавистью оттого, что ее разглядывают, будто старую ослицу.

Господин директор от души хохочет.

— А вы по крайне мере за словом в карман не лезете! Значит, вам нужны деньги, чтобы накопить себе на приданое, да?

— Я вдова.

— И, похоже, уже давно.

Старая морская волчица сжимается от привычного унижения.

— Мне надо купить билет на поезд, сеньор.

— Куда?

— На Север.

— Это удачно, вам повезло. Мы как раз направляемся туда в турне на праздники и сбор винограда. Если вам не к спеху, можете поехать с нами. Мы скоро будет там.

Ана Пауча кивает головой в знак согласия.

— Что касается денег… В конце концов, они всегда падают с неба. Не много, не нужно питать иллюзий. Но достаточно для того, чтобы как-то выкрутиться.

Он с сомнением смотрит на нее, как бы прикидывая, для чего она может пригодиться, эта маленькая оборванная старушка. Неожиданно он говорит:

— Вы будете кормить животных! У вас наверняка больше терпения, чем у этой банды бездельников, которых я таскаю за собой.

Ни слова о жалованье, о том, сколько часов надо работать, это выглядело бы бестактно. Она говорит спасибо, бесконечно спасибо, благодарная уже за одно то, что господин директор проявил деликатность и не спросил ее, зачем она направляется на Север. Она становится все более замкнутой, все менее разговорчивой, маленькая Ана-нет.

Холодным утром первых дней октября прицепленный к синему джипу фургон-фуксия с крикливой красновато-коричневой с золотистым оттенком надписью, следуя за огромным грузовиком, крытым брезентом, на котором можно прочесть «Большой универсальный цирк», покидает Мадрид. Как какой-нибудь фокусник, потерявший всякую надежду достичь успеха в своем самом лучшем фокусе с голубями, столица закутывается в серую накидку смога, и молодое утреннее солнце, пытаясь проникнуть сквозь нее, делает воздух удушающим. Первые осенние желтые листья безнадежно пытаются удержаться на зелено-коричневых придорожных кустах.

Фургон разделен на три равных закутка. Один из них скрыт от любопытных глаз плотной занавеской, ее цвет определить уже невозможно. Это жилище феномена, который во время путешествия придается космическим медитациям, как с таинственным видом объяснил Ане Пауче господин директор, окутанный внушительными клубами дыма от своей сигары.

Среднее отделение — своего рода зоопарк, где ученые животные, канатоходцы и верхолазы (включая попугая) грызутся друг с другом, не давая себе ни минуты передышки. Ана Пауча определена туда. Она, выпрямившись, сидит на расшатанном, слишком высоком для нее стуле, который обезьяна-маньяк, забавляясь, то и дело раскачивает. Ана Пауча не чувствует в себе слишком большой привязанности к этим кротким цирковым животным, своими недостатками очень похожими на людей.

В третьей и последней каморке, которая называется «купе», толстая, донельзя накрашенная эгерия [19] Эгерия — в античной мифологии — нимфа, советчица царя Нумы Помпилия. — ведущая громко рассказывает господину сальные анекдоты, а он ест свои спагетти и потягивает красное вино, словно какой-нибудь итальянец-неореалист. Эгерия тоже пьет. Но только анисовую водку. Рука старой дорожной звезды крепко сжимает бутылку водки, наполовину пустую, но издающую сильный запах. Дорожная утонченность.

Клоун-хитрец, коверный, ведет видавший виды джип, который тянет фургон. Он без своего красного резинового носа, в прозаичной, подбитой ватином шубе, которая защищает его от порывистого ветра сьерры, но Ана Пауча все же сразу узнает его, едва увидев, как он возится с астматическим мотором, пытаясь его завести: у клоуна-хитреца взгляд весьма печальный и он так не вяжется с его озорным, беспечным остроумием.

Остальные члены труппы, включая девочку-наездницу, теснятся в грузовике с реквизитом.

Случайный мирок, в который попала Ана Пауча, заключенный в магический шар дорожной пыли, направляется к Северу. Она счастлива. Север — ее судьба. Она идет навстречу своей судьбе.

Уход за цирковыми животными, несомненно сверходаренными, оказывается для старой женщины делом весьма нелегким. Например, она старательно ищет в самых дальних уголках своей памяти нежность, чувство, которое животные, можно сказать, давно утратили (особенно в своих отношениях с родом человеческим). Когда Ана Пауча протягивает руку, чтобы погладить, лапа старой гиены ударяет ее, зубы пуделя кусаются, клюв попугая клюет. Единственная тварь среди этих кропотливо цивилизованных зверей, в ком еще остались крохи ласковости животного, — коза. В конце концов, альпинизм — нечто естественное для этой породы жвачных. Ее хотя бы не заставили выворачивать наизнанку врожденные таланты и становиться акробаткой. Она как лазала, так и лазает. Зато цирк научил ее есть все что угодно, от сухого сена до сардин в масле. Ночью, жуя, она то и дело срыгивает, отравляя воздух запахом трески. Уже из-за одного этого делается невыносимой атмосфера всего фургона. Тем не менее она славная. Белая и чистая, как кролик иллюзиониста. Когда их караван останавливается, Ана Пауча пользуется случаем и выходит из фургона, чтобы нарвать козе немного свежей травы. Но остальные — настоящие хищники. Послушливые и податливые с господином директором, который общается с ними лишь при помощи кончика хлыста, они просто бедствие для остальных членов труппы.

Ана Пауча часами стирает и гладит гардероб своих подопечных. Здесь все — от передника служанки до свадебного платья. Карлица — пакистанка, с неизменной иглой в руке, считает для себя делом чести одевать их по последней мода. Она никогда не забывает купить каждый месяц французские журналы «Жур де Франс» и «Мари-Клер», оттуда черпает свои замыслы. Она обожает королей и тряпки. И еще, конечно, ученых собак, которые выступают в цирке. Эгерия с кроваво-красным ртом называет это духом дома. По-французски. Прежде чем преуспеть в роли ведущей, она долгое время провела в танжерском борделе. Там-то и стала полиглотом. Ее дорожный тюфяк — настоящая свинячья подстилка, но не похоже, чтобы это раздражало господина директора.

Вечером все звери одеты и причесаны, тщательно вычищены от пасти до когтей (смуглая карлица героическими усилиями сплетает перья на хвосте попугая так, что его можно выдать за допотопного павлина — единственный выживший экземпляр, поверьте мне на слово, сеньоры и синьорины, из породы, исчезнувшей сто десять веков назад, но именно они некогда украшали высокие троны королей Атлантиды), и, когда все оказываются под залатанным куполом, Ана Пауча снова превращается в ребенка и, спрятавшись за скамьями амфитеатра, смотрит представление.