Радомир Коловрат - «Шалом Гитлер! ».

— Иди-иди, горе-Казанова! — отмахнулась Вика.

Я закрыл за Наташей и Кирюхой дверь и вернулся в комнату. К этому моменту я был уже изрядно под мухой. Плюхнувшись на диван рядом с Викой, я неожиданно ощутил, как ее бедро прижалось к моему, меня стало одолевать нарастающее возбуждение. В конце концов, почему бы и нет? Почему я не могу разок переспать с еврейкой, мне же на ней не жениться и рожать от меня она не будет. Я взял руку Вики в свою ладонь и внимательно посмотрел ей в глаза. В глубине ее антрацитовых зрачков отражалась моя лысая башка. Наши губы соприкоснулись. Мы оба понимали, что делать этого нам не нужно, что ни мне, ни ей эта связь ничего хорошего не принесет, но поделать с собой ничего не могли. Через некоторое время на моем раздолбанном диване сплелись наши обнаженные тела. Викино лоно оказалось необыкновенно узким и влажно-горячим, что подарило мне довольно острые ощущения. Девушка, как и многие раскрепощенные дамы восточных кровей, была опытной и страстной любовницей, умевшей получать удовольствие сама и, дарившая его партнеру. Мой бедный диван, жалостно скрепя, полночи ходил ходуном. Проснулись мы довольно поздно, где-то в час. Открыв глаза, я увидел перед собой солнечного зайчика на смуглом Викином плече. Почувствовав мой взгляд, она рывком перевернулась лицом ко мне. Ее щека еще хранила красный след от подушки, между двух больших грудей с крупными коричневыми сосками на увесистой золотой цепочке свисала шестиконечная звезда.

— Зачем я это сделала? Был бы ты хорошим еврейским мальчиком, прошедшим обряд бармицвы, а ты — скинхед, расист и антисемит. Что же делать? Самое ужасное, мне понравилось, то, что мы делали вчера ночью, и мне хотелось бы повторять это снова и снова. Не то, чтобы ты — офигенный любовник, но между нами словно искра проскочила, тебе так не показалось? — неожиданно выдала мне Вика.

Я, лежа, переваривал услышанное. Дело в том, что я тоже почувствовал нечто особенное, чего ранее не испытывал. Вот те на! Не хватало еще мне в еврейку влюбиться!

— Знаешь, я думал, что это будет обычным пьяным ничего не значащим трахом. Но проснувшись с тобой утром в одной постели, я сейчас понимаю, что хотел бы каждое утро просыпаться и видеть тебя рядом. — слова правды давались мне с превеликим трудом, я будто бы слышал свой голос со стороны, и звучал он странно и чуждо.

Вика провела рукой по свастике на моей груди.

— Что же нам теперь делать? Наша связь обречена на неудачу. Я должна бежать отсюда и больше никогда тебя не видеть, но чем больше времени я лежу с тобой в постели, тем больше я хочу остаться здесь навсегда. Господи, почему, я с первого взгляда влюбилась в скинхеда, а не в смуглого сефарда с берегов Сиона! Родители уже начали подыскивать мне хорошую партию, как среди российской еврейской общины, так и в Израиле.

— Я тоже видел свою возлюбленную крепкой русской девицей или голубоглазой немецкой фройляйн, ну, на худой конец хохлушка или испанка, но, чтобы спать с еврейкой! А если об этом узнают мои товарищи по борьбе? Да, попадос.

— Может быть, будем тайно встречаться?

— Давай попробуем, может, разочаруемся друг в друге, и все пройдет. — сказал я, сознавая всю эфемерность подобного предположения.

Недели две мы встречались, не говоря никому ни слова о наших отношениях. В пивняки и клубы, где собирались бритоголовые и футбольные хулиганы я ее, естественно, не водил, да и Вика не показывала меня своей мажорной компании. Мы ходили в кино, театры, гуляли по московским бульварам, до исступления любили друг друга, доламывая мой старый диван. Наши разговоры частенько заканчивались ожесточенными спорами, когда мы касались национальной темы, каждый из нас с криками отстаивал свою точку зрения, не достигнув соглашения на словах, мы каждый раз достигали консенсуса в постели: накатывало жаркое лето, едкий запах пота и спермы повисал в моей комнате.

Однажды, когда родители Вики уехали на дачу, она пригласила меня в гости. Викина семья жила в просторной трехкомнатной квартире на Смоленской. Папа ее был известным московским адвокатом, а мама преподавала иврит в одной из московских еврейских школ. Квартира была со вкусом обставлена дорогой антикварной мебелью, в гостиной стоял домашний кинотеатр.

— Так вот на что тратятся деньги, украденные у русского народа!

— Хватит, ты опять хочешь поссориться, иди лучше есть. — донесся с кухни Викин голос.

Мы основательно поели различных деликатесов, обнаруженных в холодильнике. На кухне, в рамках висели два фото похожих друг на друга носатых мужчин с грустными глазами.

— Прадед мой и его брат. Прадед был репрессирован по «делу врачей», а его брата немцы убили в Бабьем Яре. — перехватив мой взгляд, объяснила Вика.

— Мой прадед тоже погиб на войне, под Сталинградом. А дед дошел до Берлина. Он сыном полка был.

— Как же ты можешь после этого делать себе свастику на груди и читать эти свои нацистские книжонки?!

— Величайшая трагедия Европы в том, что Сталин и Гитлер не сумели договориться. И англосаксы не без участия твоего богоизбранного народца столкнули две великих нации, нанеся мощнейший удар по их генофонду! И потом, в составе войск вермахта и СС сражались почти полтора миллиона русских, чьи семьи пострадали от коммунизма, да и в Бабьем Яре всю кровавую работу хохляцкие полицаи выполняли! А свастика — это символ солнца, ведь европейцы до принятия христианства исповедовали солярные культы. И то, что нацисты запороли этот символ, еще ничего не значит. Ты же носишь звезду Давида, хотя для миллионов палестинцев этот знак является символом смерти и лишений! А знаку свастики тысячи лет, и он является древним сакральным символом индуизма, буддизма и других ведических религий, да он даже в православии есть!

В ответ на мою тираду Вика хмуро промолчала.

— Ладно, прости меня, я не хотел тебя обидеть, но ты же знаешь насколько это для меня важно!

— О.К. замяли. — Вика поставила посуду в мойку, и мы пошли в ее комнату. Как всегда после ссор (эта была лишь слабой тенью того, что мы устраивали обычно), мы с сумасшедшей страстью упали в объятья друг друга. Вика расстегнула мои штаны и, как бешеная, начала обрабатывать мой хуй. В пылу безудержного сношения мы не услышали звука открываемой двери. В этот раз Викины родители решили вернуться пораньше. Картина, представшая их глазам, не могла придти к ним и в самом страшном сне: их дочь, стоящая раком, и я, лысый, со свастикой на груди и ку-клукс-клановцем на плече, отчаянно засаживающий Вике. Викин папа, оказавшийся маленьким похожим на Аристотеля Онассиса, толстячком, резко побагровел и, схватив за руку маму, очень похожую на саму Вику, с грохотом выбежал из комнаты.