Александр Силаев - Рассказы

Обыденная жизнь катилась своим колесом: он закончил школу, открутился от армии, поступил в университет. Он не разговаривал с людьми, не зубрил уроков, по-прежнему уединяясь в своем.

В городской библиотеке ему попался роман третьесортного советского автора, он никогда бы не взял в руки такую книгу, если бы не фантастическое чутье. О Господи! Чутье привело его к нежданному пику, между строк в смутной книжонке вычитывалось буквально все, и навсегда для Дивнова остался нерешенным вопрос, откуда наш третьесортный писатель обладал Знанием, откуда и зачем вошел в круг? Как бы то ни было, серый дождливый день, проведенный в библиотеке, поднял его на тысячу ступеней вверх. Дальше, как он понимал, оставалось идти самому, вряд ли хоть один человек в мире познал коалу правильнее, чем он к двадцати годам.

Дивнова мало занимала жизнь, но он не избегал ситуаций: пил водку, сидел с друзьями, не ночевал дома. Начал зарабатывать деньги, раз уж появилась работа. Случайно переспал с женщиной — ну не отказываться же? Перед лицом судьбы ему было наплевать: ну женщина, ну работа, ну водочка с задушевными разговорами… Вряд ли он маскировался, ведя жизнь обыкновенного человека — легко понять, что познавшему коалу плевать на все, в том числе и на маскировку. Он жил так, чтобы выплескивать в мир поменьше энергии, хотя один носил в себе потенциал миллиона гениев: ну и хрен, думал он, каола все равно больше.

Он помнил, что ломался только два раза. Не до той степени, чтобы вынести в мир коалу, но достаточно, чтобы представить себе такое — а это уже безумие, ведь он знал, чем кончивается касание вселенной и алгоритмов коалы, единственной вещи, по силе превосходящей мир. Кстати, это понимали и дворовой пацан, и взъерошенный бомж — они, разумеется, ни разу не применили коалу в жизни, потому что презирали жизнь и знали коалу. А он в отличие от них знал ее в совершенстве, но два раза представил, что мог бы сделать.

Ее звали Наташей. Он любил, наверное, впервые. Она сидела под лампой в мягком зеленом кресле, Дивнов неумело пробовал ее целовать, шепча безвинную баламуть: моя милая, любимая… слышишь? Я ведь люблю тебя, бормотал Дивнов, неожиданно почувствовав жизнь, а Наташа морщилась, кривилась и посылала его во все доступные направления. Наташенька, сказал Дивнов. Она засмеялась, вряд ли издевательски, скорее просто печально и отстраненно. Разумеется, они жили в разных мирах. Он смотрел на ее красивое лицо, сидел напротив, молчал. Прошло, наверное, минут пять. Наташ, сказал он робко. Может, хватит? — попросила она.

Конечно, хватит! — мысленно заорал Дивнов, вслух сказал бесцветную фразу и вышел вон. Лифт шумел безобразным скрипом. Он бродил по осенним улицам до двух ночи, а потом упал под вялый кустик неизвестной породы и хохотал. О Господи, мастер коалы равен Тебе, а на свете происходит такое: он видел лицо Наташи, мечтал о нежности, а потом опять заходился хохотом — неужели не стыдно так полюбить? Понятно, что алгоритмы коалы давали все, перестраивая тонкий мир и даруя власть. Дивнов не хотел всемирного господства и был прав — коала больше. Намного больше Земли. Дивнов хотел Наташу, и был неправ, и понимал, что неправ, но ничего не мог сделать — человеческое давало знать, хоть он и сознавал в хохоте всю нелепость, как создавал очевидное: Наташа отдалась бы в тот вечер, примени он хоть крупицу коалы, но как применишь то, что больше Земли?

Возможно, я покончу с собой, спокойно решил Дивнов. Когда пойму, что так жить нельзя. Способов много, из них половина просты и для него безболезненны. Проще уйти из мира коалой, но так нельзя. Решил и расхохотался снова — смерть у людей почитается самым худшим, а на нее-то и наплевать. И понял, что пережил. Не разлюбил сразу, но вернулся в себя.

Второй раз его убивали. Подошли темными силуэтами в десяти метрах от заснеженного февральского скверика и стали бить. Без слов. Сначала руками. Когда упал, начали пинать. Их стояло трое, каждый бурил его маленькими глазками на помятом плоском лице. Любое из них отливало красным и носило оттенок дурковатости, которая дается только от Бога.

Дивнов никого не бил. Слез, боли и синяков то ли было, то ли ускользнули от чувств. Сумел подняться. Его хотели повалить, но один придурок истерично сказал: не-а, не трогай, я сам… и достал нож. Ты труп, сообщил он Дивнову. Двое отошли.

По-человечески ему не отбиться. С детства он не ставил удар и не отводил время на тренировки: смешно тратить часы на тело, когда в мире прячется то, что открылось ему. С коалой хватало секунды. Он мог не прикасаться к троим, стирая их тела особым желанием. Прием безумно простой. Он рассмеялся.

Дивнов понял, что свободно выбирает смерть. Ну убей, сказал он спокойно, его тон родил бешенство: дурковатый ударил раз, еще и еще. Дивнов потерял сознание. Мертвяк, сказал кто-то, пошли, Жека, не хер мертвяка колотить.

Занудный протокол насчитал потом тринадцать ножевых ран. Вы даже не пробовали бежать, пенял спасенному поджарый капитан милиции Стукарев. Дивнов из вежливости держал очередной хохот внутри: как бежать, если познал коалу? как применишь, если познал до конца? как объяснишь людям такую простую вещь?

Через пять лет он снова оказался в больнице, и тогда предал. Ему выпал рак. В третий раз он задумался о коале. Опять смеялся, выбирая прежнее. Он верил, что не сломается в третий раз.

Решение пришло, когда Дивнов умирал. Колебался всерьез, поэтому хотел уйти поскорее. Процесс затянулся, сомнение росло. Однажды он вдруг почувствовал, что вечера уже не увидит, обрадовался, а потом колебнулся, а потом предал. Шевельнул сознанием. Стал бессмертным и обрел то, чем располагает Бог.

От нас он ушел по вполне понятным причинам.

Его звали Максимилиан. Если сокращенно, то Макс. Некоторые называли его Максвеллом. А некоторые Максимом. Но это не главное. Главное в том, что на земле когда-то жил человек, который все делал правильно. И не потому, что он был сынон Зевса или девы Марии. Просто вместе с первым своим младенческим криком он понял, что все в этой жизни нужно делать идеально — а иначе и жить вроде бы не стоит. Решил он в своем младенческом возрасте. И с тех пор только так и делал.

Даже соску он сосал целеустремленнее, чем другие младенцы. Прохожие оглядывались на него и шептали: генералом будет… Генералом он не стал, потому что время выдалось почти мирное и генералы не пользовались в нем большим уважением.

Покажите человека, который находил бы кашу симпатичной в своем маленьком возрасте. В детстве он тоже почитал ее за полусьедобную вещь. Но однажды родители хитро пошутили, сказав ему, что все крутые в его возрасте питались злополучной кашей, отчего, мол, и стали впоследствии такими крутыми. С того дня еще глупый и доверчивый к чужим словам Макс сьедал не меньше трех тарелок за раз.