Иван Аксенов - Готы

— Готово. Пошли.

Выбирались с кладбища, шли к остановке трамвая. Уезжали. По дороге — пили, молчали.

Перед тем, как войти в метро — Ева успевала купить себе в палатке какое-то сильно дымившееся блюдо в желтой пластмассовой миске с крышкой. Всю дорогу до станции «Коломенская» она постепенно и довольно неаккуратно поглощала его, заливая спиртным и обращая на себя внимание нечастых в позднем метро спутников-пассажиров.

— Он — музыкант, — говорила, когда уже подъезжали.

— Кто? — не понимал Благодатский: все сильнее чувствовал на себе действие алкоголя.

— Парень моей подруги.

— А вы с этой подругой — как с Джелли? В смысле — лов?

— Вроде того. Только она не готка, она — думерша.

— Чего это за хуйня?

— Сам ты хуйня. Это музыка такая — «дум». Она ее очень любит, а готику — не очень.

«Музыка дум», — повторял про себя Благодатский и думал: «Слово-то какое — думерша…» В то же время ему всё безразличнее становилось большинство предметов: хотелось только влить еще несколько алкоголя и оказаться вдвоем с Евочкой в чьей-нибудь темной комнате.

Думерша оказывалась простолицей девкой с прямыми волосами и в светлой куртке. Сильнее всего напоминала — тупую школьницу-отличницу.

«Ну и думерша», — думал про себя Благодатский, представляясь. Она тоже представлялась. Обнимала и целовала Евочку.

По дороге — спрашивал из вежливости, что за музыкант и где играет. Думерша смотрела на него с неуважением и неодобрением, подразумевавшим, что уж что-что, а это — необходимо знать.

— Группа «АТЗ», он — вокалист. И на гитаре тоже играет!

— Что за название такое — «атз»? — не понимал Благодатский.

— Ну это первые буквы просто, зашифрованные. «АТЗ» — «Адские трубы зовут». Крутое название?

— Охуенно крутое, — отвечал Благодатский. — Ещё одни под сраный «ХИМ» косят, что ли?

— Почему косят?.. Не косят, а — кавер!

— Чего — кавер?

— Ну, они — кавер «ХИМ»!

— Понятно, — говорил Благодатский, а про себя окончательно решал: «Дура».

Вскоре доходили темными дворами до несколькоэтажки, в которой проживал Кавер ХИМ. Поднимались на лифте на третий этаж.

В квартире Кавера сильно пахло подгоревшей едой.

— Фу, пельмени сгорели! У тебя пельмени сгорели! — говорила думерша, обнимая своего возлюбленного: тощего пацана с прыщавой правой щекой и длинными волосами.

— А хули поделаешь? — отвечал он. — Мать в командировке, а я уже заебался сам себе жрать готовить. То пельмени подгорят, то молоко убежит. Не будешь же ты меня кормить…

— Не буду! Не буду! — отвечала думерша. — Я вообще жрать не хочу, я — пить хочу. У тебя бухать чего-нибудь есть?

— Нет у меня ни хуя. И денег децл осталось совсем, мать завтра должна в полдень вернуться. Кстати, чтобы никого тут к двенадцати завтра не было. Лучше даже — чтобы вы пораньше съебали, я еще убраться ведь должен, — словно бы только заметив, Кавер принимался разглядывать Евочку и Благодатского, после чего заключал: — Готы.

— Ну да, готы. Сам-то кто, репер, что ли? Долго мы у тебя в прихожей стоять будем? — возмущалась пьяная Евочка.

— Да проходите. Чувствуйте себя как дома, только не бейте ни хуя, а то мать мне яйца оторвет. Кто-то, кстати, должен за бухлом идти.

— Этот пускай идет, — кивала думерша на Благодатского.

— Я один не пойду, не знаю тут ничего, не был тут ни разу. С кем-нибудь пойду, — реагировал уже начинавший расшнуровывать ботинки Благодатский.

Приходилось Каверу собираться и идти с ним. Одевал вязаную шапку, хотя на улице было еще довольно тепло. Шли. По дороге делали странный крюк — обходили один двор.

— Там гопота — пиздец просто, — говорил Кавер и поглубже надвигал на уши шапку: словно пытался сильнее спрятать длинные волосы. — Ты как, давно с этой готкой тусуешь? Мне моя говорила — типа вы встречаетесь…

— Ни хуя мы не встречаемся, только познакомились. Странная она какая-то…

— По-моему — страшная, как черт!

— Пацан, посиди месяц три без девки, тебе и такая моделью покажется…

— Месяц — это что, много?

— Кому не много, а кому как…

— Ну и ладно. Ты, значит, поебаться просто. Ну, ебись на здоровье.

— Спасибо на добром слове, — радовался Благодатский понятливости Кавера и, чтобы сделать в ответ приятное, — начинал расспрашивать про его группу.

— Да хули там — группа. Я сам другую совсем музыку люблю, а у нас все хотят этого мудака Вилле Вало слушать, потому что его по ящику показывают. Вот и приходится его песни петь: чтобы концерты были, деньги платили и девки бегали. Я со своей — на концерте познакомился.

Благодатский удивлялся: неужели не мог вокалист готик-группы — найти нормальную девку: думерша казалась гораздо банальнее и непривлекательнее даже не самой красивой Евочки. Вслух ничего не говорил, только всматривался в освещенные фонарями дома и ярко выделявшиеся на и между них — рекламные огни.

— Я даже шапку вязанную из-за этого ношу, — заканчивал жаловаться Кавер.

— Так у Вало ведь шапка типа потому, что — волосы выпадают, я вроде так слышал…

— Хуйня это всё. Шапка у него потому, что он мудак. И я, видимо, тоже мудак. Вот и ходим оба — в шапках.

После этих слов они заходили в магазин, а Благодатский чувствовал, что почти готов уже начать уважать Кавера.

В магазине покупали пиво и две бутыли крепленого вина. Возвращались домой.

Дома недовольно заставали девок — шепчущимися в темноте на диване.

— Чего вы тут делаете, а? — спрашивал Кавер. — Хуйней маетесь, а нет бы — посуду вымыть да пожрать сбацать…

— Слушай, давай лучше я, ну их… — говорил Благодатский: чувствовал, что если не сделает сам — останется голодным. Не хотел пить на пустой желудок.

— Ты чё, пацан, готовить умеешь? — удивлялся Кавер.

— Умею. Я — общажный, там нетрудно научиться.

— А-а, общажный. Похож на московского. Ну, если умеешь — валяй. Всё, что найдешь — в твоем распоряжении, а я пойду пока: мне песню нужно досводить, да и девок заодно рассажу и развлеку, чтобы они там не увлекались особо.

На кухне Благодатский первым делом выкуривал сигарету, потом — мыл посуду. Не мыл кастрюлю с прилипшими ко дну коричневыми половинками подгоревших пельменей. Изучал содержимое холодильника. Там оказывалась масса продуктов, приготовить из которых сносную закуску не составляло никакого труда. «Ну и лоботряс же этот Кавер!» — думал Благодатский, очищая картофель. Овощи, помидоры и огурцы — резал тонко, заливал маслом. Сваренную картошку переминал с молоком. Звал — есть.

Приходили, рассаживались, откупоривали бутыли. Принимались пить и есть. Хвалили Благодатского: его умелость и расторопность.

— Да ладно, ерунда: я когда постараюсь — такого могу наготовить! — кобянился Благодатский: наслаждался обществом и вниманием, вливал в рот стакан вина.