Иван Аксенов - Готы

Смешно морщила лоб и кривила губы, тяжело дышала. Выговаривала задыхаясь:

— Охуительно…

Не переставал удивляться ощущению прохлады: словно бы не повышалась температура ни снаружи, ни внутри — тело при этом потело и пахло. «Как будто не в пизде член ездит, а — в кулаке…» — злился Благодатский: крепче хватался за извивавшееся под ним туловище и совершал усиленные движения-удары, сопровождаемые влажными хлопками внизу и громкими стонами-вскриками вверху.

— Еще, еще, — так просила.

С облегчением вздыхал Благодатский, когда она — отпрашивалась и уходила в туалет: ложился на спину, приходил в себя, размышлял. Смотрел, как совершенно голая, в лившемся сквозь окно тусклом сером свете — шла она из комнаты в коридор с туалетно-ванными дверями. Думал: «Пизда у нее — выбрита: гладко и аккуратно, ничего почти там не ощущается… Нужно — влезть языком: хочется посмотреть, как выглядит…» С удовольствием разглядывал, когда возвращалась — темный треугольник внизу живота: не треугольник даже, а перевернутую трапецию — с идеально ровными боковыми и основаниями. Укладывалась: первым делом — прижимался ртом к груди, скользил по коже языком — ниже и ниже, пока не доходил по животу почти до самых бедер. Тогда — вдруг хваталась руками за его голову и громко говорила:

— Ни, ни, ни… Ты чего, языком туда хочешь? Ни, ни, ни…

— Это — почему? — подымал голову Благодатский и чувствовал, как опускается его член и дотрагивается до Белкиной ноги.

— Я не могу, не люблю… Для мужчины — унизительно…

«Вот хуйню порет!» — поражался. — «Удивительная девка. Впрочем, — ее проблемы. Кончить бы как-нибудь, да с такой лягушачьей пиздой — хуй кончишь…»

Все остальное время, что двигался внутри нее — старался приподняться и отстраниться: хотел рассмотреть и увидеть то, что — вероятно, скрывала и не показывала. Ничего не выходило, только один раз, когда выдергивал член и заваливался на бок — заметил между моментально сжавшихся бедер — что-то темное, показавшееся синеватым. «Ни хуя, у нее там что — татуировка, что ли? Во бля, даже в порнофильмах такого не видал, не то что вживую! Что бы там могло быть? Дракон? Нет, круче всего — бабочка!..» — лежал на боку прижавшись к спине Белки: пальцами касался нежных складок кожи: ниже ягодиц, чуть раздвигал их и просовывал туда член. Начинал равномерные движения, попутно закрывая глаза и представляя себе — розово-коричневый разрез: туловище бабочки, от которого отходят острые темно-голубые крылья: с кружочками, прожилками и узорами. Думал: «Это значит — член входит в разверстую, раскинутую по телу девки бабочку, а когда она стонет и шевелит бедрами — крылья должны двигаться, типа — взмахивать… Получается вроде как — насекомое, пойманное для коллекции и проткнутое иглой: извивается, бьет крыльями, но — бесполезно. Хрупкое, нежное, беззащитное… И подобное должно происходить постоянно: а иначе как же? Она может поэтому — и ведет себя так странно: каково это — быть девкой с пиздой-бабочкой? Ей ведь можно гордиться и стыдиться одновременно, можно прятать её, а можно — выставлять напоказ… Хотя, по большому счету — у каждой девки есть такая же бабочка, только — невидимая: маленькая, большая, светлая, темная, одно- или многоцветная, но — такая же: беззащитная, сильно спрятанная и в моменты опасности и удовольствия — вздрагивающая легкими, вытянутыми по внутренней стороне бедер крыльями…»

Спросить — не решался и понимал, что — никогда не узнает: бабочка там, или нет, а также чувствовал — не сумеет кончить в поглощающем силы и тепло члена тихом холоде внутренностей партнерши. Говорила вдруг:

— Не могу больше, устала и щиплет там что-то… Давай я — ртом.

Откидывался на спину и удивлялся тому, как странно брала она в рот: вставала на четвереньки справа — повернувшись к его лицу задом. Чувствовал обхватившие член губы и прикосновения языка, видел вздрагивавшие светлые волосы и большую неровную спину.

Рот и слюна в нем — оказывались не менее освежающими для органа: Благодатский недовольно морщился, наблюдая медленные монотонные движения верхней части тела Белки над его нижней. Решал: «Какое-то издевательство, хоть придрочила бы вместе с этим, а то член совсем сейчас стоять прекратит! Черт-те что, блядь…» Говорил:

— Завязывай, я так никогда не кончу…

Поворачивала к нему лицо:

— Я же говорю: не могу больше, устала и щиплет там…

— Да ничего, иди ко мне. Я — так как-нибудь…

Привлекал к себе, целовал и не отпускал: принимался самостоятельно заканчивать вялотекущий процесс: зажимал рукой, сильно скользил по ослабевшему члену, стягивая и натягивая кожу. Через несколько времени он — вновь оживал: приливала кровь, а вскоре — и сперма: сильными толчками вырывалась наружу, брызгая на живот Благодатского, не перестававшего целовать бесполезную, холодную внутри девку с бабочкой между ног. Стирал крупные капли краем одеяла, накрывался им и понимал — устал и вот-вот уснет. Прижимался к начинавшей что-то говорить о своих ощущениях и предыдущих опытах Белке и засыпал.

Во сне — видел странную лужайку с высокими цветами: синими, красными и черными: стояли, покачиваясь от слабого ветра и поблескивая прилипшими к лепесткам и не успевшими еще испариться под лучами жаркого солнца капельками росы: поднималось из-за края лужайки — большое, оранжевое, и набирало силу. А выше, на фоне светло-голубого неба — летали бабочки: тех же окрасок, что и цветы. Легкие, крупные, странно перемещались они в воздухе — то зависали, то резко падали вниз: словно бы что-то препятствовало, не давало им летать ровно и быстро взмахивать крыльями. Присматривался и замечал — мужские половые органы, протыкавшие насквозь туловища бабочек.

— Ага, вижу, понимаю! — кричал Благодатский и носился по лужайке, топча цветы и распугивая бабочек: замечал вдруг одну — без органа. Ловил её, сдергивал с себя штаны и трусы: доставал большой, моментально налившийся кровью и поднявшийся член: держал бабочку за крылья и пронзал её: начинала тихо взмахивать крыльями и дергаться: словно лежащая под, стонущая и раскачивающая бедрами девка. Быстро кончал: тугая, под напором, будто пена из огнетушителя — вырывалась сперма и заливала примятые и поломанные цветы. Бабочка же — легко соскальзывала с опускавшегося члена, вспархивала: сквозь узкую длинную щель в ее теле видно было светло-голубое небо. Находила цветок с целым стеблем: садилась на него: несколько раз взмахивала крыльями, складывала их и замирала. Кончался сон и начинался — следующий.

— Ты куда тогда подевался? — спрашивал следующим днем при встрече у Неумержицкого. — Я тебя искал ночевать ехать, облазил все и нигде не нашел…