Алексей Шепелёв - Echo

Всё матери скажу. Гадость, фу-у…

Ладно, давай — чай; щас, посру…

Вернувшись, он набрал в рот чаю, потом выплюнул его в бокал с надписью «Ю-Ю». Когда она стала пить, он сказал об этом.

Выпив чай, она пошла в туалет. Он не пускал ее, терзая. А когда всё-таки зашла, слушал, приложившись к двери.

Чё пердишь — дристун пробрал?!

Пошёл вон, дурак!

Сама — дура!! Иди спи! Свали в туман! Кусай ты за… А! Не выпущу!

Минут десять он издевался над ней, закрыв дверь снаружи и выключив свет. Она вовремя вспомнила, что надо прибраться внутри.

Позвонили и вошла мать.

Привет.

Привет.

При-вет!

Опять не убралась — я ж тебе сказала специально ! Были танцы? (- Да-а!! Дура, блин, тебе спецом сказали!) Ирина Васильевна не ругалась за костюм? (- Не-э-эт!!) Что ж ты делала до двух часов! (- Пердела!!) Тебе в школу сегодня идти ведь?

Идти — практика началась. Сказали тряпки принести, рабочую форму и 15 рублей на краску.

Где б их взять! Вы ели, Ден?

Да!!!

Ты варила макароны?!

Я не успела.

Ой, ты, дорогая вообще. Давай, разогрей, а то мне тоже уже надо бежать — сегодня ревизия, шеф приехал… (- Ммю-у!..) А ты как же хотел, мой дорогой, на двух работах раскорячиваться! А этот охломон не объявлялся? Опять нажрался по дороге, паскуда. Давай, чисть дорожку — успеешь. Ден!! Отвали!

Ю-Ю сидела на корточках, широко расставив свои длинные суставы, хорошо прикрытые халатом, выгнув спину, на длинной ковровой дорожке, опрыскивая ее водой изо рта и чистя-гладя ладонью (пылесос давно сломан), мать ела, Ден расчленял муху и совал её Люльке.

Ты бзду берёшь? На, чтоб ты подавилась! На-а, закуси!

Ма-ам, он мне мешает!

Ден, отстань, а ты сама хороша — сидишь как попадья.

Ден дёрнул её за халат, и она повалилась на дорожку. Позвонили.

Привет, Валентина Петровна.

Здор ова! — заорал Ден.

Я картошку принёс от Сашки. Вот, целая сумка, еле допёр. Что, есть что жевнуть, Валюш? Что не отвечаешь?

Иди, блядь, спи. (- «Иди спи! Свали в туман, ёжик!») Ты уже вот где сидишь, если честно.

«Нахуярился!», «нажрался!» — только и на уме. Я ж за картошкой, говорю, ходил… Ага, напился — аж хуй залупился! Я подпишу развод — хуль ты думаешь. Мне как два пальца обоссать. А тебя я, ошарушка ёбная, на хую видал, понял а? Чё молчишь?! Понял а, а, бля?!

Что ж тут понимать-то, мы уж тебя знаем давно.

Ну и пошла ты на хуй. И ты, блядь, ишач ина, ещё раз языком трёкнешь — пиздюлей получишь. Вот подрастёшь — мы ещё с тобой схлестнёмся, трепло, баба хуева. Не бойсь — чё дёргаешься — солдат ребёнка не обидит!

(И т. д. и т. п.).

Э, бе-бе! Сам получишь! (Ден и Ю-Ю в другой комнате) Как у наших у ворот налетели гулюшки — нашу Люльку от-та-та-та и её… писюлькою!

Дурак!

Сама — дура!

М алому за танцы надо деньги отдавать (это мать говорит), а он хуярит!..

Я хуй положил в эти танцы! Как пидарасы жопой крутят — штаны в обтяжечку, волосы он гелем, геем там каким-то натрёт!.. Я на работе корячусь, у печки двадцать лет загораю за копейку, а этот гей, он, блядь, стоит 60 рублей! (Это, кстати, он всё правильно говорит. — Авт .) А потом дорастёшь, тебе ещё этим же гелеем натруть прям в жопу!..

Хватит! заткнись! Сколько же можно терпеть!.. сколько ж можно пить!..

Блядь, сдохну, а вино не брошу!

Урод, когда ж ты сдохнешь.

Буду пить, пока хуй не отлетить!

Она звонила.

Слышь, Кирюх, это Ю-ю. Ты чё оденешь-то — в смысле, рабочая форма там?..

И телефон отрежу! Как платить, так Коля, а как вякать по два часа…(и т. д., дискуссия родителей переходит в фон).

Дды? тты чё? Ну как — мы ведь на окнах стоять будем, мыть, заклеивать и всё такое, а пацаны внизу… В этой юбке у тебя вооще всё будет видно снизу — ваще свихнулась…

Поэтому и одеваю, дура, — отвечала Кирюха (Ксюха? Кирюхина? Карюха-Карина?). — И тебе советую. И тангу… Штангу?! Трусики, говорю, поменьше — сзади одна полосочка, а все ляжки наружу…

Ну воще… У меня таких нету…

Ну забеги ко мне — у меня всё равно месячник — оденешь и полный кайф.

Спасибо, конечно — я лучше в джинсах старых или в своих лосинчиках…

Лучше в лосинах, дура, жарища! Понятно, почему ты юбки не любишь — ты ведь дура не понимаешь (и т. д.).

У тебя что понос, что ты каждую минуту бегаешь? — мать.

Наверно…

Как это «наверно»?! На угольку выпей, а то в школе ещё будешь по сортирам лазить — заразу собирать.

В школе она лазила по окнам (как самая длинная); было очень жарко.

Эй, Кирюх, Люляка, Джанка, пойдём щас в карьер купаться, — приглашали пацаны, — там вчера Лариса Черникова (да-да, та самая, которая так нравится Репе; а я вот больше прикалываюсь по группе «Тату», особенно по Юлечке — кстати, пишите ей, им по мейлу yulia@taty.ru, или мне на nasos-oz@ya.ru, что всё равно, т. к. подозреваю, что к тому времени, когда будет опубликован мой роман, мы с ними, я думаю, будем уже одной большой и дружной семьёй. — Авт .) была, репетировали танцы и всё такое, может, и сегодня придут…

Не-а, там утопленники…

Брр, боюсь-с, — лепетала Юлька, приседая с тряпкой и опять выпрямляясь на громадном подоконнике.

«Ха. Была б она ещё в юбончике и в моих трусерах — можно было б обкончаться, — думала Кирюха, — девочка даже не красится ещё». Но пацаны смотрели не на экзерсисы Ю-ю, а вниз — пялились на голую ногу самой Кирюхи, выставленную на батарее.

Да я сама видела — чувак с девахой, оба синие, жуть. На берегу нашли фату и свадебный костюм. Они только обвенчались, свадьба, то-сё, гости разошлись, а они — так романтично! — вдвоём поехали купаться. Ну и выпили наверно парочку шампанских (а невеста вообще, говорят, плохо плавала). «Ты меня любишь?» — «Да». — «А ты меня?» — «Да!» — «Поплыли тогда!» — «А если того, утонем?» (шутка, но берег-то далеко) — «Ну и что? Любовь, она… навсегда, навеки вместе»…

А ты тоже там была, Кирюх? Как же ты не утонула? Тем более со свечкой в руке!

Третьим будешь? — как говорят алкаши. Ну пойдёмте.

Ты, Люляка, пойдёшь, а? Она не хочет — я тоже не пойду тогда. Облом вам, пацаны, а стобой, люл яв тесте, мы ещё поговорим…

Они втроём пошли на «Кольцо», к Вечному огню, к монастырю (этот район так и зовут: «Монастырь»; привет также всем надолбням-охлокраеведам — действие происходит в Тамбове). Кирюха и Джанка пили пиво, даже курили, Ю-ю хлестала газировку. Они сидели на лавочке, пили, смеялись, оглядывались, вздыхая и обмахиваясь от жары; Кирюха стояла у лавочки, поставив, выставив на неё ногу, чтобы ветер обдувал её влажный, потный низ и косились парни с соседней лавочки.

Это Кольцо известно каждому. В центре его Вечный огонь (куда, кстати, мочеиспускали ренегаты О.Фролов и С анич — не для профанации, конечно, а просто узнать, достанет ли струя до сердцевины и не потухнет ли пламя), этот огонь-на-звезде-пентаграмме обрамляется монументом с именами и лицами героев… Так вот, монумент этот в виде кольца, а сам он стоит не на земле, а как бы на ножках (точно я уж и не помню). От центра в разные стороны расходятся бетонные дорожки, которые метрах на двадцати опоясаны кольцевой бетонной дорожкой, вдоль которой стоят лавочки и растут деревья. Все говорят, что здесь тусуются голубые, но я их особо не видел как таковых. Зато наркозависимые и независимые здесь обретаются частенько. В основном тут собираются тусня из 29-й школы, которая тут же, через дорожку — лингво-математический лицей, знаменитый своим выпускником по фамилии Саша, благородный Саша-сан, он же С анич. Диаметрально противоположны и, можно сказать, на касательной окружности, два воистину противоположных объекта — монастырь (сожалею, но не знаю названия) и совсем знаковая, как сейчас принято выражаться, фигура — сортир в пятиэтажке (а это уже пережиток-подарок времён не столь отдалённых). Этот сортир, можно сказать… (и т. п.).