Евгений Богданов - Когда отцветают травы

— Понятно, — отчетливо и неожиданно чисто произнес динамик.

Иволгин выключил селектор и повернулся к собравшимся:

— Все в сборе? Слушаем прораба первого участка. Докладывай, Квасников.

Высокий лысый мужчина в комбинезоне и бродовых сапогах, залепленных глиной, рассказал, как идет строительство жилых домов. Уязвимым местом оказались штукатурные работы: не хватало раствора.

— Что еще за проблема? — удивился Иволгин.

— Самосвалы с утра на простое, — объяснил Квасников.

— Королев, в чем дело?

— Поломался водопровод, — ответил директор цементного завода. — Чиним. Уже теперь исправили. Два самосвала нагрузили раствором.

— Называется — завод! — едко пробурчал Квасников.

Иволгин с утра был в отлучке — ездил в райисполком, и то, что случилось за время его поездки, видимо, злило его. Выслушав всех, он стал отдавать обычные распоряжения тоном немногословным и резким, как команда. Закончив, достал из ящика стола знакомый всем сослуживцам алюминиевый, ручной работы портсигар и, взяв папиросу, положил его открытым на край стола. Все знали, что это — фронтовой портсигар. А Иволгин хотел, чтобы все помнили, что бои продолжаются, хотя война давным-давно кончилась. Бескровные бои за бетон, за кирпич, за сроки и графики.

Все задымили папиросами. Даже некурящий Квасников протянул к портсигару руку и неумело зажег спичку.

…Кабинет опустел. Только в углу на стуле остался низенький широкоплечий мужчина средних лет с маленькими голубыми глазами и толстым шишковатым носом. Это был главбух Солодовников.

— Что так долго был в городе? — спросил главбух.

— Пришлось съездить в колхоз. Сегодня там заканчивают монтаж силовой линии.

— Значит, дадим им свет?

— Дадим.

— Свет давай, детские ясли строй, — проворчал Солодовников. — А фондов на материалы не хватает. Приходится выкручиваться. Как списывать?

Иволгин улыбнулся и ткнул окурок в пепельницу:

— На то ты и главбух, чтобы знать, как списывать. А я выполняю свои депутатские обязанности.

— Добёр ты слишком, комдив!

Иволгин вздохнул и спрятал портсигар, со стуком задвинув ящик стола.

— Ладно, старина, не ворчи. Домой пора. Постой-ка, ведь сегодня одиннадцатое апреля!

— Точно!

— Веселый был у нас денек двадцать лет назад!

— Что и говорить.

Иволгин поднялся из-за стола и стал одеваться, а потом они вместе пошли по улице поселка. Иволгин почти не прихрамывал, и, если бы не поскрипывание протеза, никто бы не подумал, что у него левая нога ампутирована повыше щиколотки.

Иволгин был напорист и горяч. Главбух расчётлив и медлителен. Иволгин частенько бранился с Солодовниковым так, что пыль шла столбом. Солодовников молча слушал начальника стройки, но потом вежливо и непреклонно выдвигал свои доводы. От скольких опрометчивых шагов предостерег он Иволгина, знали только они двое. Они спорили, горячились, но это не мешало им жить под одной крышей и пить чай из одного чайника.

Это были старые фронтовые друзья. Иволгин служил командиром дивизиона противотанковых пушек, а Солодовников состоял при нем ординарцем.

…В свой день рождения, одиннадцатого апреля 1943 года, Иволгин проснулся рано. В крошечное оконце едва-едва пробивался рассвет. На своей койке Григорий Иванович увидел новенький алюминиевый портсигар. Он взял его и посмотрел на Солодовникова. Тот сделал вид, что спит, наблюдая за комдивом из-под полуприкрытых век.

В тот же день началось наступление. Артиллеристы дивизиона выдвинули орудия на прямую наводку, в боевые порядки пехоты, и в упор расстреливали фашистские танки. Солодовников сидел на охапке соломы в углу землянки, держа обернутый куском одеяла котелок с завтраком для комдива. А тот руководил боем. Не отрываясь от стереотрубы, Григорий Иванович передал команды телефонисту. Барабанные перепонки, казалось, лопались от неистовой артиллерийской молотьбы. Солодовников беспокоился, как бы не остыл завтрак комдива, а комдив и не думал о завтраке. Он вскочил, уступив место у стереотрубы своему заместителю, и бросил ординарцу: «На батарею!»

Солодовников, не расставаясь с котелком, сбежал следом за командиром в овражек, где стояли верховые лошади. Он кричал Иволгину, что лучше идти пешком, но тот махнул рукой и, вскочив в седло, послал коня в галоп. Прижав к груди котелок и держа в другой руке повод, ординарец скакал следом. Кони летели над талыми, серыми от копоти снегами, и Солодовников видел, как с боков вспыхивают черные букеты разрывов. Конь комдива, будто у него подломились ноги, вдруг упал, и комдив свалился на землю через голову своего чубарого иноходца. Солодовников спрыгнул с седла и пополз к командиру.

Иволгин лежал на снегу, корчась от боли. Солодовников, поставив котелок, потащил комдива в воронку от авиабомбы. И пока он тащил комдива в эту огромную, пахнущую порохом и железом яму, его ранило самого.

Через полчаса бойцы комендантского взвода, посланные на розыски командира дивизиона, унесли их обоих в тыл.

Они лежали в одном госпитале. Иволгину отняли ступню, у Солодовникова хирург вытащил из-под рёбер два больших осколка от мины.

После войны Иволгин учился в строительном институте. Солодовников работал бухгалтером на Урале. Они переписывались, и когда Иволгин получил назначение на свою первую крупную стройку, то выписал сюда Солодовникова. Ординарец приехал сразу же. В одной руке у него был чемодан, в другой — старый солдатский вещмешок.

В комнате Иволгина стояла на этажерке, в рамке под стеклом, небольшая фотография жены с двухлетним ребёнком. И жена и ребёнок погибли при бомбежке в Невеле. Фотография всё время напоминала комдиву о счастливо начатой семейной жизни, и о беде, которая прервала эту жизнь.

У Солодовникова жена умерла в Ленинграде в блокаду, от голода. Дочурка была вывезена в Шадринск. Солодовников уже после войны с великим трудом разыскал её. Теперь дочь Люся учится в медицинском институте. У нее голубые, как у отца, глаза и каштановые косы. Во время каникул она, появляясь на пороге отцовской комнаты по утрам, приветствовала Иволгина:

— Доброе утро, товарищ комдив!

Иволгин миролюбиво ворчал:

— Ну, какой я теперь комдив! Я теперь инвалид.

Но она упорно называла его «товарищ комдив», а иногда, подражая отцу, «русый комдив» и смотрела на него веселыми глазами, из которых по комнате рассыпались искры жизнерадостности и доброты.

Отец в такие минуты в своей комнате покашливал и шуршал газетой, пряча за ней улыбку. Ему нравилось, что Люся уважает старого фронтового товарища, бывшего майора Иволгина, теперь человека самой мирной профессии на свете.

Иволгин осторожно шагал по тесовому тротуару по главной и пока единственной улице посёлка. Солодовников семенил рядом. Он был ростом по плечо комдиву. Под вечер тротуар чуть обледенел, и оба старались не поскользнуться.