Юрий Рытхэу - Конец вечного безмолвия

— И даже ружья! — удивился Теневиль.

— Есть такие умельцы, — подтвердил. Тымнэро. — Торговцы захватили все эти богатства, мастерские, где делают ружья и другую железную утварь, землю, где растет сахар, и чай, и хлеб, захватили оленьи стада, байдары и вельботы и заставляют работать на себя трудового человека, который как бы в рабстве находится…

— Вроде пурэль? [Раб] — переспросил Теневиль. Тымнэро кивнул.

— Ну хорошо, поделят все богатства между собой, раздадут оленей по ярангам, там, сахар, чай… Первое время, конечно, будет хорошо, а дальше?

— Что дальше? — не понял Тымнэро.

— Дальше что будет? Все съедят, искурят, износят, а как дальше жить?

Тымнэро в сомнении покачал головой:

— Коо! Про дальнейшую жизнь Кассира не говорил.

— Дальше можно и с голоду подохнуть, — сказал Теневиль.

— Да-а, кэйвэ, — протянул Тымнэро, представляя весь ужас будущей жизни после всеобщего дележа. — Да и когда начнут делить, тут тоже без драки не обойтись. Одному захочется одно, другому другое. — Те, кто проворнее и сильнее, похватают лучшее да побольше!

— Да еще оружием будут угрожать, — дополнил картину будущего всеобщего дележа Тымнэро. — Такой жадный народ. А тангитаны в драке дичают.

— Слышали мы и про большую тангитанскую драку — войну, — вспомнил Теневиль. — Тучи вооруженных людей выходят на открытое поле, вроде тундры, и начинают друг в друга стрелять, словно на моржовом лежбище. Иные даже из пушек палят — огромных таких ружей, из которых анкалины [Приморские жители, в отличие от кочующих] китов бьют.

— Да. уж лучше подальше от них, от танги-танов, — заключил Тымнэро.

Милюнэ прибежала на следующее утро с. узелком тангитанских лакомств.

— Почему Раулена не приехала? — спросила она, развертывая на столике гостинцы.

— Тяжелая она, — солидно ответил Теневиль, — ребенка ждет.

Милюнэ вскинула голову и с тоской произнесла:

— Как я ей завидую… Если бы я осталась в твоей яранге и ты взял меня второй женой, у меня уже тоже был бы ребенок…

— Разве тебе плохо живется здесь? — спросил Теневиль, ощутив неожиданную печаль.

Милюнэ не сразу ответила. Она задумчиво смотрела на Теневиля, на его загорелое лицо.

— Мне хорошо живется, — тихо ответила она. — Видишь — я сыта и одета. Постель теплая, возле самой плиты. Да и работа не тяжелая — помыть, постирать. Научилась готовить тангитанскую еду.

— Замуж тебе надо, — заметил Теневиль.

— Надо, — вздохнула Милюнэ. — Только никто не сватает.

Это была правда: никто не сватался к Милюнэ. Многие анадырские тангитаны считали, что она тайная наложница Тренева, хоть и удивлялись, как он устраивается при такой бдительной и ревнивой жене. А свои люди считали ее недоступной: она жила в тангитанском доме, одевалась во все матерчатое и раз в неделю ходила в баню.

— Я пойду, — заторопилась Милюнэ. — А вы попробуйте этот кавкав [Хлеб], который я сама пекла. Я еще увижу вас, а мне надо торопиться. Хозяйка не любит, когда я надолго отлучаюсь.

Милюнэ ушла, и, глядя ей вслед, Теневиль повторил, уже обращаясь к Тымнэро:

— Замуж ей надо. Совсем дозрела.

— Ии, — кивнул Тымнэро, — и я задумываюсь об этом.

На третий день пребывания в Ново-Мариинске Теневиль решил поторговать. К тому же пора было возвращаться к стоянке. Никто оттуда не приезжал, никаких известий не было.

Возле лавки Бессекерского он увидел старого Кымынто. Пастух лежал и стонал.

Теневиль нагнулся над земляком, и в нос ему ударил крепкий запах дурной веселящей воды.

— Какомэй! Как ты тут оказался?

— С вечера подняться не могу, — простонал Кымынто, садясь на снег с помощью Теневиля. — Крепкая здешняя веселящая вода. Бисекер обещал еще бутылку…

С помощью Теневиля Кымынто доплелся до лавки и ввалился внутрь, вызвав приветственный возглас торговца:

— Амын етти!

Кымынто заискивающе улыбался и даже пытался кланяться.

— Что принес? Чем будешь торговать?

— Вотька, — сказал Кымынто, — вотька давай…

У Теневиля сердце сжалось от жалости к старику. Он знал, какую власть имеет над человеком дурная веселящая вода. Сам пробовал, пристрастия к этому зелью не имел, однако хорошо понимал страдания других.

— Вотька, вотька, — заворчал Бессекерский, — сказано тебе — дуй отсюда, дикоплеший!

Кымынто уловил в голосе торговца гнев и постарался улыбнуться еще шире, еще преданнее и умоляюще.

Бессекерский взглянул на жалкую физиономию, на которой смешалось все — пьяные слезы, размазанные сопли, подобострастие, немая мольба в широко раскрытых, налитых кровью глазах, и его передернуло от отвращения.

Выйдя из-за прилавка, Бессекерский схватил за пЛечи полупьяного старика и вытолкал из лавки, приговаривая:

— Нет тебе вотьки… Нету… Пушнина нет — И вотька нет… Заруби себе на носу…

Бессекерский возвратился в лавку, ухмыляясь и довольно поглядывая на Теневиля.

— Так, — сказал он, потирая руки, словно смахивая с них невидимую грязь, приставшую от Кымынто. — Что ты хочешь? Экимыл [Водка] варкын и много разных патронов… Есть чай, сахар, табак… Табак американский, видишь, какие красивые банки?

Кымынто в стойбище Армагиргина был далеко не последним человеком. В общем стаде у него паслось немало своих оленей, и почитали его за ум, за то, что старик знал тундру и был добрым.

Теневиль собирал и запихивал в мешок пушни-.ну под удивленным и недоуменным взглядом торговца.

— Ты что? Не хочешь со мной торговать?

— Нет, — решительно мотнул головой Теневиль, — в другом месте поторгую.

Теневиль уже шел к двери, за которой царапался и просился обратно Кымынто.

— Постой! Стой! — кинулся вслед Бессекерский. — Одно слово, дикоплеший! Вернись, оленья морда! — Теневиль хлопнул дверью. Уже на улице он помог Кымынто встать и вместе, с ним отправиться к Тымнэро.

Тымнэро сидел у костра и перебирал собачью упряжь.

— Сходи ты поторгуй, — попросил его Теневиль. — Мне товару купишь. И для дяди Кымынто бутылочку дурной веселящей воды возьми.

Тынатваль подала Кымынто ковшик холодного оленьего бульона. Старик выпил, посидел несколько минут с закрытыми глазами и признался Теневилю:

— Когда ты уехал, многим тоже захотелось во Въэн. Набрали шкурок и пошли — кто пешком, а кто с нартой. Многие сейчас отлеживаются по домикам да по ярангам. Поторговали. Да и сами анадырцы пошли толпой в стойбище. Сейчас, должно быть, там большое веселье…

Тымнэро вернулся с покупками, Кымынто хлебнул водки. На нарте Тымнэро отправились втроем в стойбище.

Еще издали заметили полыхающие в зимней ночи костры.

Чем ближе к стойбищу, тем слышнее были глухие удары бубна. Иногда долетали вскрики, протяжное пение, переходящее в вой.

Теневиль встревоженно прислушивался: что могло произойти в стойбище во время его отсутствия?